Игра в гестапо
Шрифт:
Ни за какими сигаретами полковник Аникеев не пошел. Он стоял позади и сосредоточенно прилаживал к тупорылому пистолету, ранее принадлежавшему господину Седельникову, уродливый глушитель.
– Что это вы делаете? – воскликнул Курочкин.
– А то не видите! – раздосадованно ответил толстый милицейский полковник, докручивая свой глушитель. Рукоятка пистолета была предусмотрительно обмотана целлофановым пакетом. – Стояли бы, как и стояли, любовались бы речными видами и ничего бы не почувствовали. Пфф – и все. Вам хорошо, и мне спокойно. Думаете, приятно пулять в безоружного, когда он на тебя смотрит?…
Курочкин немедля решил, что теперь ни за что на свете не повернется к чувствительному милиционеру затылком.
– Я ведь даже специально не стал спрашивать, как вас зовут, – обиженным тоном продолжал Аникеев. – Одно дело – покойник с фамилией, именем, отчеством и безутешными родственниками, и совсем другое – одинокий неопознанный труп в реке с огнестрельным ранением головы. На душе, знаете, не так мерзопакостно…
– Курочкин, – поспешно представился Дмитрий Олегович, совсем не желая быть одиноким и вдобавок неопознанным трупом. – А зовут меня Дмитрием Олеговичем. Моя супруга называет меня…
– Ну, это подлость с вашей стороны! – с упреком перебил его толстяк Аникеев. – Значит, теперь я вас пристрелю, и вы же мне будете по ночам являться вместе с вашими паспортными данными… Курочкин, надо же! Такую фамилию, как ваша, и нарочно не позабудешь…
– А вы не могли бы меня… того… не пристреливать? – осторожно спросил Дмитрий Олегович. – Что я вам такого сделал?
– Да ничего плохого вы мне лично не сделали, – вздохнул полковник. – Так все совпало по-идиотски. Чертов Седло-то был прав, когда говорил, что магнум его чистый и по-серьезному ничего у меня на него нет. Так, на пару лет по совокупности. Но вот теперь – будет на десятку. Бандит ведь должен сидеть в тюрьме, так справедливо…
Курочкин торопливо осмыслил слова, сказанные Аникеевым.
– Выходит, вы меня убиваете просто потому, что хотите посадить бандита в тюрьму? – недоверчиво переспросил он. – Бред какой-то…
Полковник потупился. Затем поднял глаза.
– Если честно, не только поэтому, – признался он и начал прицеливаться. – Но какая вам разница?… Может, все-таки отвернетесь, а? Виды здесь и правда замечательные. Глядите, во-он птичка пролетела!…
Дмитрий Олегович не поддался на такую простую уловку Аникеева.
– Раз уж я умираю тут, – твердо заявил он, стараясь унять сердцебиение, – я желаю хотя бы узнать, за что.
– Вы умираете с пользой для общества, – скороговоркой ответил Аникеев, – вы попадете в рай, ваша жертва не напрасна… Довольны, наконец? Ну, отвернитесь, будьте человеком! Я же милицейский работник, а не палач!…
– Не отвернусь, – упрямо сказал Курочкин, – пока не ответите, за что меня так. Я имею право узнать!…
Несколько мгновений полковник Аникеев держал под прицелом вспотевший разом лоб Дмитрия Олеговича, но потом все же отвел дуло.
– Были бы вы киллером, да при оружии, – с оттенком какой-то несбыточной надежды пробормотал он, – давно бы вас шлепнул, без церемоний… Ладно, так и быть, скажу. Только если вы надеетесь выиграть время, то можете выкинуть это из головы. Днем здесь никого не бывает, кроме сторожа, а он – далеко… На рынках сейчас все торгуют, русский рупь зашибают… Поняли?
– Ага, – ответил Курочкин и с радостью увидел, как толстый полковник опустил к земле смертоносное дуло. Похоже, Аникеев совсем не опасался, что Дмитрий Олегович сейчас набросится на него и попытается оказать сопротивление. И правильно, кстати, не опасался.
– Вы случайно не знакомы со статистикой МВД за позапрошлый год? – начал полковник с неожиданного вопроса.
Курочкин удивленно замотал головой.
– Ах, верно, – спохватился Аникеев, – она пока засекречена. Но вам, конечно, я могу сказать. Два года назад было зафиксировано рекордное число самоубийств среди личного состава правоохранительных органов. Четыреста случаев только за одиннадцать месяцев! Эти умники из статотдела даже вывели причины, из-за которых, мол, все и случилось. Главное тут, дескать, – эффект безвыходности. Представьте себе рядового оперативника: утром он задерживает с поличным какого-нибудь Седло, а вечером эту сволочь уже отпускают. Под залог или из-за недостатка улик. Хотя у подлеца на лбу написано: рэкетир и международный бандит, по которому Интерпол горько плачет. А формально – чистый младенец…
И так каждый день. Что ни делаешь, все впустую. Утром – в камеру, вечером уже гуляет да еще посмеивается. Сотни преступников проходят сквозь пальцы, оседает же в камерах только всякая шваль и рвань… Конечно, наш оперативник однажды приходит к выводу о бессмысленности всей своей работы. А дома, между прочим, жена и дети. А зарплаты, между прочим, – что кот наплакал, ниже низкого. Вот и приходит однажды в голову мысль: все к чертям и дуло – к виску.
Полковник Аникеев остановился и перевел дыхание, машинально косясь на дуло. Видно, он уже здорово влез в шкуру среднестатистического бедняги-оперативника. Или, может, скорбные мысли о самоубийстве когда-то посещали и его.
– Я уж не говорю про парк машин, – отдышавшись, проговорил полковник. – Какая рухлядь была у милиции еще два года назад, вы и сами знаете. Пока ты в Химках «Яву» заведешь – преступник на «Харлее» уже где-нибудь в Чертаново…
Дмитрий Олегович уже вполне проникся полковничьей грустью, но тем не менее был не в силах понять, почему из-за статистики двухлетней давности, пусть и самой секретной, он, Курочкин, должен принимать смерть.
– Все это печально, – согласился он. – Но теперь-то все как будто наладилось… – Дмитрий Олегович сразу припомнил блестящие новенькие «Форды», которые выстроились у милицейского участка на Летниковской.
– В том-то и суть! – повеселевшим голосом отозвался Аникеев. – Вижу, вы правильно улавливаете. Сдвиги колоссальные. За девять месяцев текущего года – ни одного самоубийства среди личного состава и минимум аварий. И преступность, обратите внимание, здорово снизилась.
– Рад за вас, – сказал Курочкин, – но…
– Никаких «но», – оборвал его полковник. – Снизилась, объективный факт. Можете мне поверить. И все без копейки лишних денег из бюджета… Ну, вот я вам почти все и объяснил. Посмотрите теперь на реку, сделайте милость. Ваша гибель поможет правосудию… Только гляньте, как солнце играет в воде… О, рыбка плеснула!