Игра в гестапо
Шрифт:
– Толстый такой полковник, Аникеев, – на всякий случай решил уточнить он, – в фуражке… – Странно, но кроме толщины, звания и фуражки, других особых примет Аникеева Курочкин никак припомнить не мог. Может, толстяк и впрямь ему пригрезился вместе с его страшненькими рассказами?
Тем временем на пятачке рядом с ними незаметно материализовалось человек пять усатых кавказцев – тех самых джигитов, которые сегодня утром встречали Автандила неподалеку от милиции и потом отвозили Курочкина на вокзал.
– Ты не видел тут полковника, Нугзар? – стал строго допрашивать усачей Цховребашвили. – А ты, Ираклий? А ты, Вахтанг? Что, и
Все присутствующие самозабвенно отнекивались и прикладывали руки к груди с видом полнейшей непричастности, после чего поджарый Ираклий, осмотревшись, небрежно подобрал у парапета оброненный Аникеевым тупорылый пистолет и зашвырнул его подальше в реку.
– Ни полковников, ни генералов здесь, дорогой, и близко не было, – сказал он Курочкину и слегка ему подмигнул. Самую малость.
Дмитрий Олегович сообразил, что его неожиданные спасители желали бы как можно меньше об этом спасении говорить. То ли по законам гор, то ли по правилам конспирации.
– И как же вы теперь? – все-таки не удержался он от вопроса, показывая рукой на яблочную заводь.
– Уезжаем мы теперь, батоно Курочкин, – ответил за всех Автандил. – Капитан-то у нас лицензию на торговлю отобрал… Не любит он нас, дорогой. Ему лучше без фруктов, но чтобы и без нас… Хочешь, мы по дороге и у твоего дома сгрузим самосвал. Ты будешь кушать, жена будет кушать, дети будут кушать…
Дмитрий Олегович с сожалением отказался. Гора яблок у его подъезда вызвала бы у Валентины тьму подозрительных вопросов к Курочкину.
– Хоть совсем немного возьми, батоно, – огорченно предложил Автандил, и Дмитрий Олегович тотчас же стал обладателем большого пакета, набитого спелыми и сочными красавцами. С таким пакетом возвращение домой выглядело бы не таким страшным.
Теперь оставалось сделать только одно, последнее, дело.
Тепло распрощавшись с Автандилом и его усатыми нукерами и пожелав им счастливого пути через все границы, Дмитрий Олегович выбрался с пятачка и по Шлюзовой набережной дошагал до Кожевнического: отсюда была прямая и короткая дорога к Павелецкому вокзалу, где Курочкин оставил кое-что ценное.
А именно – бабушкин будильник в дипломате.
Мысли о прочем содержимом дипломата вызывали у него отвращение. Он предпочитал не задумываться, как он поступит с деньгами. Он был почти уверен, что пакостливая Фортуна распорядится долларами и без него.
Это и произошло. Уже на подходе к Павелецкому Дмитрий Олегович заметил огромную пеструю толпу. Почти вся площадь перед вокзалом была запружена людьми с тюками, саквояжами, сумками и чемоданами – по виду явными пассажирами. Люди с чемоданами, столпившись на тротуаре, не предпринимали никаких попыток проникнуть в само здание и только почему-то глазели на окна второго этажа, за которыми то и дело вспыхивали и гасли бледные огоньки. Подойдя поближе, Курочкин заметил, наконец, вокруг здания цепочку пятнистых спецназовцев, которые окружили здание по периметру, стараясь при этом не подходить к нему слишком близко.
– Что там случилось? – осведомился Дмитрий. Олегович у невысокой пожилой дамы, которая, вытянув шею, вместе со всеми жадно высматривала что-то в вокзальных окнах и старалась поймать взглядом малейшее движение за стеклами.
– Бомбу нашли, – с удовлетворением отозвалась дама. – Вернее, мину. Всех эвакуировали, будут сейчас взрывать…
Некое
– А кто нашел бомбу? – не мешкая поинтересовался он. – Милиция?
– Милиция-милиция, – подтвердила любопытствующая дама, не выпуская окна из поля зрения. – Но сначала во-он тот поднял тревогу, – и дама указала пальцем куда-то влево. – Такой ханыга, прости господи, а бдительность проявил…
Курочкин глянул влево и увидел, что в большой и рыхлой привокзальной толпе есть и своя толпишка поменьше и поплотнее. Не без труда Дмитрию Олеговичу удалось пробиться поближе к эпицентру – и все для того, чтобы обнаружить в самой сердцевине людского скопления еще одного сегодняшнего знакомца.
Бдительный ханыга, нашедший мину, чувствовал себя именинником. Его опухшее со сна лицо выражало восторг и какие-то детское удивление одновременно. Если у вокзальных бомжей могли быть Звездные Часы, то это был главнейший и значительнейший из них: должно быть, впервые за многие годы старикан по прозвищу Филин ощутил, что он, Филин, может быть интересен не только вокзальному наряду, приемщику стеклотары или досужему репортеру из «Листка». Сейчас герой дня был нарасхват. Повинуясь любопытствующим вокруг себя, он с готовностью то и дело повторял свой незамысловатый и не очень связный рассказ.
– Лежу! – возбужденно говорил он. – Сплю, ексель-моксель, ни о чем таком не думаю! Я днем, значит, отдыхаю завсегда, режим у меня такой… И вдруг! Тр-р-р! В башке у меня, ексель-моксель, ка-ак зазвенит! Сигнал тревоги как будто… Смотрю – мать честная, ексель-моксель! Чемодан кожаный под ухом, и тикает, собака!… Я-то ученый, не хухры-мухры, знаю – раз тикает, то кранты… Бегом к дежурному. Он меня по матушке, а я ему: иди, мол, сам посмотри… Тикает ведь, ексель-моксель! Пришел, не запылился. Если брешешь, говорит, я тебе такую сладкую жизнь, Филин, устрою… Это мне он говорит, но пришел! Послушал – и ка-ак отпрыгнет подальше!… Ценным подарком, думаю, наградят, часами, например, золотыми, как при Кагановиче давали… Но лучше бы деньжат… Я ведь днем, ексель-моксель, отдыхаю, режим у меня такой…
Рассказ поехал по новому кругу, и Дмитрий Олегович, придерживая подаренную сумку с яблоками, стал потихоньку выбираться из толпы. Одного он только не мог понять: отчего будильник в дипломате вдруг зазвенел? Сам Курочкин не ставил его на бой, да и Валентина навряд ли. Впрочем, у старого механизма всегда были свои причуды…
Толпа вокруг тем временем заволновалась. Прошел слух, будто саперы на втором этаже уже подвели к мине поближе свой малый заряд, и если уж грохнет, то грохнет дай боже. Из дверей вокзала показался милиционер без фуражки, но с мегафоном, через который он призвал граждан сохранять спокойствие, поскольку все под контролем. Но лучше не толпиться и отойти подальше, во избежание. Вместо того чтобы отступить от греха подальше, любопытный народ моментально стал напирать поближе, даже слегка тесня цепочку спецназа. Никто не желал пропустить увлекательное зрелище. Что бы ни говорили, а все равно интереснее самим увидеть, а после рассказать.