Игра в полнолуние
Шрифт:
– Это у вас для красоты?.. Или для чакр?..
– Да вот думаю – наверное, для ума. Если снять, может, его прибавится? – однажды сказала она и сорвала нитку с запястья.
Не то, чтобы ей не хотелось отношений… Просто магии не случалось. Не возникало ощущения, что внутри поднимается волна и несет навстречу человеку, который кажется близким с первой минуты. Будто были уже знакомы когда-то, но жизнь раскидала; а теперь вот встретились, и не просто так – навсегда. И счастье от этого захлёстывало бы, растворяло в себе. Лера думала, что в любви должно быть именно так.
Поэтому в то время как сокурсницы влюблялись по пять раз на дню, она оставалась одна. Нет, нравились некоторые…
Примерно полгода Валерия боролась с коньюктивитом, который то обострялся, то затихал. Ей было трудно выносить яркий свет, поэтому она всё чаще надевала солнечные очки. В глазах постоянно ощущалось что-то колкое, чужеродное, и это раздражало. А стоило выйти на улицу в ветреную погоду, или подольше посидеть перед компьютером, вовсю начинали течь слезы. А потом Лера поняла, что зрение ухудшается. Контуры предметов расплывались, цвета тускнели. Всё труднее было различать ноты, и она нервничала, боялась, что зрение не восстановится. Сессию сдала кое-как: вытянула на своей врождённой способности запоминать даже самые сложные мелодии. Помогла и зачётка, в которой за предыдущие четыре курса стояли одни «отлично». К тому же большинство преподавателей прочили Валерии Краузе большое будущее, поэтому на экзаменах к ней особо не придирались.
– Но, Валерия, вы как-то очень странно относитесь к своему здоровью, – сказала ей старушка Майзель, преподаватель по истории исполнительского искусства, носившая роскошный платиновый шиньон и очки с толстенными стеклами.
– Нина Исаковна, я была у врача, но толку… – вздохнув, посетовала Лера.
– Я устрою вас к своему офтальмологу, деточка, – пообещала Майзель. – Он профессор, доктор наук. Полагаю, не откажется посмотреть и ваши глазки.
– Конечно, я с удовольствием! – обрадовалась Лера. —Вот сессию сдам…
– Э-э, нет! Так дело не пойдет. Не будем тянуть, договорились? – Нина Исаковна погрозила ей острым пальцем. – Вы же не хотите таскать на носу такие же телескопы, как таскаю я? Поверьте, это очень утомляет.
Лере не верилось, что всё это может быть так серьезно, но уже через пару дней отправилась к профессору Лебедеву.
– Мне не нравится состояние сосудистой сетки, – осмотрев ее глаза через специальную лампу, сказал Лебедев, высокий старик с пышной гривой седых волос. – Думаю, у вас увеит. Воспалительный процесс, который может привести к полной слепоте. Поэтому очень не советую пренебрегать лечением.
Лекарства помогли, и примерно на полгода Лера забыла о проблемах с глазами. А потом наступила весна, непривычно сухая и ветреная. И как ни береглась Лера, однажды утром она ощутила, что ресницы склеены, а глаза отчаянно чешутся и болят.
Снова были бесконечные промывания, капли, даже гормональные препараты… Внешне глаза уже выглядели здоровыми, но чёрные мушки появлялись всё чаще, ухудшалось боковое зрение. Профессор Лебедев тревожно хмурился. А однажды сказал:
– Не хочу вас пугать, но есть нехорошие симптомы. Мне не нравится состояние сетчатки. Это внутренняя оболочка глаза,
– Но я лечусь, все назначения выполняю… – расстроилась Лера.
– Понимаете, у каждого есть слабое место в плане здоровья, – с сожалением пояснил профессор. – Кто-то легко простужается, у других постоянные проблемы с желудочно-кишечным трактом. А у вас, по-видимому, страдают глаза.
– Скажите, а эта операция дорого стоит?
– Ну, лазер вполне доступен, – успокоил ее Лебедев.
И действительно, вскоре пришлось ехать в одну из московских клиник, записываться на операцию. Были бы деньги – не пришлось бы месяц ждать очереди. Да и результат Леру смутил: зрение улучшилось ненадолго, а потом темнота снова начала обступать ее. Боковое зрение на левом глазу стало резко снижаться, яркие вспышки то и дело возникали в глазах. Профессор Лебедев хмурился всё больше.
– Может понадобится витрэктомия или пломбирование склер, и врач в вашем случае нужен высококвалифицированный… Так, на оба глаза… – подсчитывал он на калькуляторе в ответ на Лерин немой вопрос, – получается примерно четверть миллиона на один глаз – это с анализами и пребыванием в клинике.
Лера ахнула – откуда такие деньги? Мама и папа и так во всем себе отказывали: чтобы отправить ее в нижегородскую консерваторию и обучать там несколько лет, они хватались за любую подработку. Семья была простая: мама работала воспитательницей в детском саду, а папа в автопарке, водителем автобуса. Жили очень скромно, порой на картошке с макаронами, но того, что за деньги не купишь – любви, поддержки, заботы – всегда было в избытке. И Лера понимала: признайся она, что нужны деньги, родители распродадут всё, вплоть до органов, чтобы вылечить единственную дочь. А таких жертв ей не хотелось. Может, получится заработать самой?..
В тот же день она распечатала стопку объявлений: «Уроки игры на пианино. Недорого», и вместе с соседками по комнате расклеила их по городу. Но отклик был очень слабым, а заработок – чуть меньше тысячи в неделю. Изредка удавалось выступить в каком-нибудь ресторане, или заменить клавишника в малоизвестной музыкальной группе. Надежда таяла, страх перед слепотой разрастался – мутный и ледяной, как айсберг, о который могла разбиться ее судьба. А родители по-прежнему ничего не знали.
Всё раскрылось только летом, когда Лера вернулась домой с долгожданным красным дипломом. Разбирая чемодан, мама нашла на его дне пакет с лекарствами, и буквально вытрясла из Леры признание. Ахнув, посерела лицом, а отец потребовал: «Так, всё с самого начала, и без вранья!»
Они уселись на кухоньке: по традиции семьи Краузе, именно здесь происходили все важные разговоры. Лера обвела ее взглядом и подумала, что за пять лет учебы здесь ничего не изменилось, разве что постарело. Дешевый тюль на окне, выцветшие обои со снегирями, старый холодильник «ЗИЛ», рычащий, как пес, охраняющий свои запасы. Всё это давно пора было менять. И родители, наверное, что-то планировали – какие-то покупки, ремонт – ожидая, пока она закончит консерваторию… А сейчас сидят за столом, с тревогой глядя на дочь, и готовы ради нее отложить любые перемены. Мама в застиранном халате, с единственным бигуди на плененной челке. Папа в цветастых шортах и рубашке, нагрудный карман которой вечно беременен скомканным носовым платком. А красный, с золочеными буквами, диплом, лежит на клеенчатой скатерти рядом с тёмным пузырьком корвалола. И уже никого не радует.