Игра в «Потрошителя»
Шрифт:
Аманда, которая занималась бухгалтерией с двенадцати лет и вела ее с дотошностью ростовщицы, первой поняла, что заработков матери едва хватало на скромное монашеское житье. Помогать людям исцелиться — медленный процесс, высасывавший из Индианы энергию и средства, но она не променяла бы эту работу ни на какую другую; на самом деле это было для нее не работой, а апостольским служением. Ее целью было здоровье пациентов, а не сумма доходов, она могла довольствоваться малым, поскольку потребление не интересовало ее, а счастье она вычисляла по элементарной формуле: «Один хороший день плюс еще один хороший день равняется хорошей жизни». Дочка устала твердить Индиане, чтобы та повысила расценки — нелегальный иммигрант на сборе апельсинов зарабатывал в час больше, чем она, — но в конце концов поняла, что мать получила повеление свыше облегчать чужие страдания и должна была ему следовать, что на практике означало неизменную бедность,
Хотя девочка не верила в действенность молитвы, когда речь шла о разрешении практических проблем, она все-таки обратилась за помощью к бабушке Энкарнасьон, которая находилась в прямом контакте с апостолом Иудой Фаддеем, чтобы тот убрал Келлера из жизни матери. Святой Иуда творил чудеса за сходную цену, выплаченную наличными в храме на Буш-стрит или переведенную по почте на определенный счет. Как только донья Энкарнасьон прибегла к святому, появилась статья в журнале, стоившая Индиане стольких слез; Аманда подумала, что от этого типа они избавились навсегда и Райан Миллер заменит его, но все надежды рухнули, когда мать и ее старый любовник вместе улизнули в Напу.
Для доньи Энкарнасьон развод был грехом, а в случае Индианы и ее сына Боба грехом никому не нужным: немного доброй воли с обеих сторон — и они зажили бы вместе, как Господь велит. В глубине души они любят друг друга, ведь ни один не вступил в новый брак: донья Энкарнасьон надеялась, что очень скоро они в этом убедятся и сойдутся снова. Ей не нравилось, что Боб заводит подружек сомнительного поведения, но это полбеды, мужчины — создания несовершенные: но она не могла спокойно смотреть, как Индиана рискует загробным блаженством и репутацией, вступая во внебрачные связи. Был составлен семейный заговор, и долгие годы от нее скрывали существование Алана Келлера, пока Аманда в глупом припадке откровенности не выложила все. Бабушка разгневалась эпически и гневалась несколько недель, пока ее сердце великой матери не одолело католических убеждений, и тогда она снова приняла Индиану: ведь человеку свойственно ошибаться, а Бог велел прощать, как заявила донья Энкарнасьон. Она относилась к невестке с нежностью, хотя многие стороны жизни этой молодой женщины оставляли желать лучшего: дело было не только в том, как она воспитывала Аманду, как одевалась и причесывалась, но и в ее работе, которая мексиканке казалась языческой, и даже в том, как она обставляла комнаты. Вместо стильной мебели, которую донья Энкарнасьон ей предлагала, Индиана загромождала квартиру столиками, полками и шкафами, пробирками, весами, колбами, пипетками и сотнями пузырьков разного размера, где хранила неизвестные вещества, некоторые — происходящие из таких опасных краев, как Иран и Китай. Ее жилище напоминало подпольную лабораторию по производству наркотиков, вроде тех, какие показывают по телевизору. Пару раз полиция стучалась в двери бывшей невестки, обеспокоенная разлитым в воздухе чрезвычайно сильным ароматом: будто опочила какая-нибудь святая. Внучка заставила Блейка Джексона — какой приятный мужчина! — приладить ко всем полкам решетки, чтобы во время землетрясения эссенции не расплескались и не отравили Индиану, а возможно, и соседей тоже. Это случилось после того, как Аманда прочла в книге японских эротических рассказов, как придворная дама пятнадцатого века отравила духами неверного возлюбленного. Донья Энкарнасьон считала, что кто-то должен был бы следить за тем, что читает внучка.
Аманда благословляла законы генетики за то, что не унаследовала от матери дара целительства. У девочки были другие планы на будущее: она собиралась изучать ядерную физику или что-то в этом роде, добиться успеха в своей профессии, вести привольную жизнь и по ходу дела выполнять моральные обязательства перед матерью и бабушкой, которые к тому времени станут древними старухами сорока и семидесяти лет соответственно, если Аманда правильно рассчитала.
Мать тратила мало, ездила на велосипеде, стриглась сама, дважды в год, кухонными ножницами, одевалась в секонд-хенде, ведь никто никогда не смотрел, что на ней надето, хотя это было неверно: Алану Келлеру было не все равно. Хоть Индиана и была неприхотлива, денег не хватало до конца месяца, приходилось занимать у отца или бывшего мужа. Аманда считала это нормальным, чего не бывает среди родни, но ее шокировало, когда Райан Миллер помогал деньгами, что уже неоднократно случалось. Миллер, но не Келлер: мать твердила, что любовник, даже самый великодушный, в конце концов спросит в счет долга плату определенного свойства.
Единственным, что приносило Индиане кое-какой доход, была ароматерапия. Она прославилась своими эссенциями, которые закупала оптом, разливала по темным флакончикам, снабженным аккуратными этикетками,
Она могла перечислить все эссенции, какие были у матери, но их свойства девочку не интересовали: ароматерапия — искусство капризное, а она склонялась к точным наукам. Вряд ли, думала она, существует достаточно доказательств того, что пачули склоняет к любовным отношениям, а герань стимулирует творческую силу, как уверяют древние восточные тексты весьма сомнительной подлинности. Цветы померанца не могли справиться с гневом отца, а лаванда не добавляла матери здравого смысла, хотя они и должны были бы действовать так. Аманда употребляла мяту против застенчивости, без видимого результата, и масло шалфея против менструальных болей: оно помогало только вместе с анальгетиками из дедовой аптеки. Аманда хотела жить в упорядоченной вселенной, построенной по четким правилам, а ароматерапия, как и прочие мамины методы, добавляла в мироздание тайну и беспорядок.
Она закончила с бухгалтерией и собирала рюкзак, чтобы ехать в школу, когда появилась Индиана, с чемоданчиком грязного белья, чуть загорелая под анемичным, но упорным зимним солнцем над долиной Напы. Дочь ее встретила упреком:
— Как ты поздно, мама!
— Прости, дочка: я хотела приехать пораньше, но мы застряли в пробках. Эти три дня отдыха были нужны мне, я так устала. Как там мой баланс? Наверное, как всегда, плохо… Пойдем на кухню, поболтаем немного, я заварю чай. Еще рано, дедушка не заедет за тобой раньше пяти.
Она попыталась поцеловать Аманду, но та отстранилась, села на пол и стала звонить по мобильнику деду, прося его поторопиться. Индиана уселась рядом, подождала, пока дочь закончит разговор, и взяла ее за подбородок:
— Посмотри на меня, Аманда. Ты не можешь уехать в колледж, затаив на меня обиду: нам нужно поговорить. Я позвонила тебе в среду и рассказала, что мы с Аланом помирились и поедем на несколько дней в Напу. Это не было для тебя неожиданностью.
— Если ты собираешься замуж за Келлера, я не хочу об этом знать!
— Насчет того, чтобы выйти замуж, мы еще посмотрим, но, если я решусь на такой шаг, ты первая об этом узнаешь, хочешь ты того или нет. Ты, Аманда, самый важный человек в моей жизни, я никогда не брошу тебя.
— Спорим, ты не рассказала Келлеру о том, что у тебя было с Райаном Миллером! Думаешь, я не знаю, что ты с ним спала? Тебе нужно быть осторожнее с почтой.
— Ты читала мои личные письма!
— У тебя нет ничего личного. Я могу читать с твоего ноутбука все, что мне заблагорассудится, достаточно набрать пароль: Шакти. Ты сама мне его дала, а также деду, папе и всей Калифорнии. Я знаю, чем ты занималась с Райаном, я читала твои глупые любовные послания. Все — вранье! Ты вскружила ему голову, а потом ушла с Келлером. Что ты за человек такой? Тебе нельзя верить! И не говори, что я еще маленькая и ничего не понимаю: мне отлично известно, как называется такое поведение!
Впервые в жизни Индиана чуть не дала дочке затрещину, но рука опустилась. По привычке она попыталась истолковать послание, которое слова зачастую искажают, и, почувствовав горе девочки, вспыхнула от смущения: надо было объясниться с Райаном, прежде чем ехать с Аланом, но она просто исчезла, хотя они и строили на выходные какие-то планы. Если бы она любила Райана так, как заставила его поверить, или хотя бы уважала так, как он того заслуживал, она бы ни за что не стала его обманывать, рассказала бы все без утайки, выложила начистоту. Ей не хватило смелости для такого разговора, она себя оправдывала тем, что ей нужно время, чтобы сделать окончательный выбор, но поехала в Напу потому, что уже выбрала Алана Келлера, с которым ее связывало нечто большее, чем четырехлетняя любовь. Индиана поехала, чтобы разъяснить некоторые вещи, а вернулась с кольцом в сумочке: выйдя из машины Келлера, она сняла его с пальца, чтобы дочь не увидела.