Игра в смерть
Шрифт:
— До чего же оно красивое… — пихнула меня Элли. — Место, где мы живем. Правда, Кит?
— Мне казалось, ты мечтаешь сбежать куда подальше.
— Так и сделаю. Но, куда бы я ни отправилась, возьму его с собой.
Элли чмокнула меня в щеку и зарделась.
— Рада, что вы переехали в Стонигейт, мистер Уотсон, — прошептала она и ускользнула, не прощаясь.
Уже подошла пора садиться за стол, когда явился Джон Эскью.
Я как раз накрывал — скатерть, ножи и вилки, винные бокалы, — когда
— Открою! — крикнула мама.
Дверь распахнулась, и повисло молчание.
Выглянув в коридор прихожей, я увидел, как он стоит на крыльце — коренастый, темноволосый, темноглазый. Поспешил к двери и, проскользнув мимо мамы, встал на пороге.
— Джон? — осторожно сказал я.
И тут же рассмеялся: расстегнув куртку, Эскью показал нам сестренку, сидящую в слинге у него на груди. Широко улыбаясь, малышка лукаво косилась на нас из-под опушки мехового капюшона.
Оглянувшись на маму, я увидел в ее глазах настороженность, внезапное раздражение, но ее лицо сразу смягчилось, стоило ей увидеть ребенка.
— Я принес кое-что… — выдавил Эскью.
Он протянул нам большой конверт, и я вытащил оттуда сложенную открытку. На ней Эскью изобразил пустырь с громадной рождественской елью посередке, кружащих вокруг ее верхушки ангелов и резвящуюся у подножия детвору. Внутри он попросту написал: «Счастливого Рождества. Джон Эскью».
— Милая у тебя сестричка, — заметила мама.
Эскью расплылся в счастливой ухмылке. В его глазах сверкали искры, которых я не замечал прежде.
— Ага, — сказал он. — Самая лучшая.
Я снова оглянулся на маму.
— Давай, заходи, — пригласил я, но Джон только головой помотал.
— Нужно возвращаться, — пояснил он. — Да я и заскочил только конверт передать.
— Правда, зайдите и согрейтесь, — поддержала меня мама. — Гляди, чтобы она не простудилась.
Робко, неуклюже он переступил через наш порог. Встал в гостиной, неловко переминаясь с ноги на ногу. Войдя, отец воззрился на него с недоумением.
— Гляди, что Джон нам принес, — сказал я, показывая открытку.
Эскью озирался по сторонам — взглянул на елку, на телевизор, на спящего в кресле деда.
Затем он встретился взглядом с мамой.
— Вы уж простите за беспокойство, мистер и миссис Уотсон, — склонил голову Эскью. — Больше не повторится.
— Вот и хорошо, — кивнула мама.
— Детские игры… — хмыкнул отец. — Игры, да? Поиграли, и хватит.
Он протянул ладонь и пожал Эскью руку.
— Счастливого тебе Рождества, Джон, — пожелал он. — И всей твоей семье.
— Точно, — сказал Эскью. — Спасибо. Счастливого Рождества.
И запахнул куртку, собираясь уйти.
— Джон Эскью… — произнес дед, открывая глаза.
— Он самый, — подтвердил я.
Старик уставился на застывшего в центре
— Ну, точно, — кивнул дед. — Собственной персоной. Я знавал твоего деда, парень. Хороший был мужик, смелый.
Малышка тихо захныкала. Эскью поспешил вновь распахнуть куртку, и его сестренка выглянула оттуда, радостно гукая. Дед растроганно ахнул.
— Утю-тю! — заулыбался он. — Утю-тю, голубушка…
Поднял взгляд на Эскью:
— Дашь подержать, а?
— Да уж, — улыбнулась и мама. — Будь так добр, Джон.
Эскью вытащил малышку из слинга и усадил на колени к деду. Тот поднял девочку на руки, скорчил забавную рожицу и присоединился к ее смеху.
— Как назвали? — спросил он.
— Люси.
— Утю-тю, малютка Люси. Утю-тю, красуля моя…
И умолк. А мы стояли, наблюдая за их тихой радостью: старик и младенец вглядывались друг другу в глаза, видя в них свое отражение.
Мама дотронулась до руки Джона:
— Как твоя ма? — спросила она.
— Нормально. У нее все будет хорошо.
— Ты уж постарайся, дружок. Будь к ней повнимательнее.
— Конечно, — кивнул он.
Девочка хихикала, не прекращая.
— Пойдем-ка мы домой, — вздохнул Эскью и наклонился взять ее.
Дед чмокнул малышку в щечку.
— Пока-пока, малютка Люси! — шепнул он на прощанье.
Эскью застегнул куртку, и я проводил его к выходу.
— Увидимся, Кит, — бросил он, выходя.
— Непременно, Джон. Счастливого Рождества!
Мы продолжили готовиться к праздничному ужину. Я зажег свечи в центре стола. Дед клевал носом, то засыпая, то просыпаясь. Мама бросала на меня косые взгляды.
— Итак… — сказала она наконец. — Какие выводы мы сделали?
— Знаешь, он хороший, — сказал я. — То есть ему можно доверять…
Тут отец, чеканя шаг, торжественно внес в гостиную огромную, исходящую ароматным паром индейку.
— Свистать всех наверх! — гаркнул он. — По местам стоять! Всем счастливого Рождества!
Вздрогнув, дед распахнул глаза.
— Пока-пока, — прошептал он. — Пока-пока, милая Люси.
Пять
Дедушка умер в середине января. Уже начиналась оттепель. Широкие лужи на пустыре, мокрая снежная каша на тротуарах. Первые подснежники на клумбах и под кустами боярышника. Я был в школе, где географ Доббс опять распинался о движениях нашей планеты. Он сказал, если перенестись на миллион лет в будущее, мы увидим совершенно иную картину: ни Стонигейта, ни бегущей мимо реки, ни пустыря, ни нас самих.