Игра в «замри»

Филатов Леонид Алексеевич

1987

Анонимщикам

Пошла охота, знать, и на меня —Все чаще анонимки получаю…Я всем вам, братцы, оптом отвечаю,Хотя и знаю ваши имена.Какой опоены вы беленой,Какой нуждой и страстью вы гонимы,Сидящие в засаде анонимы,Стократно рассекреченные мной?..С какой «великой» целью вы в ладу,Когда часами спорите в запале,Попали вы в меня иль не попали,И если да – когда ж я упаду?..Но если даже я и упадуИ расколюсь на ржавые запчасти —То чье я обеспечу этим счастьеИ чью я унесу с собой беду?..Вот снова пуля срезала листвуИ пискнула над ухом, точно зуммер.А я живу. Хвораю, но не умер.Чуть реже улыбаюсь, но живу.Но – чтобы вы утешились вполнеИ от трудов чуток передохнули —Спешу вам доложить, что ваши пули —От первой до вчерашней – все во мне.Не то чтоб вы вложили мало сил,Не то чтоб в ваших пулях мало яда —Нет, в этом смысле все идет как надо,Но есть помеха – мать, жена и сын.Разбуженные вашею пальбой,Они стоят бессонно за плечами, —Три ангела, три страха, три печали,Готовые

закрыть меня собой.Я по врагам из пушек не луплю,Не проявляюсь даже в укоризне,Поскольку берегу остаток жизниДля них троих – для тех, кого люблю.И ненависти к вам я не таю —Хоть вы о ней изрядно порадели! —Вы не злодеи, вы – жрецы идеи,Нисколько не похожей на мою.А кто из нас был кролик, кто – питон,Кто жил попыткой веры, кто – тщетою —Все выяснится там, за той чертою,Где все мы, братцы, встретимся потом…

1987

Михайловское

Поэты браконьерствуют в Михайловском,Капканы расставляют и силки,Чтоб изловить нехитрой той механикойВитающие в воздухе стихи.Но где ж они, бациллы вдохновенья,Неужто не осталось ничего?Пошарьте-ка в чернильнице у генияДа загляните в шлепанцы его!..Ищите же, спешите же, усердствуйте,Дышите глубже, жители столиц,Затем, чтоб каплю пушкинской эссенцииВ своих разбойных легких растворить!А впрочем, разглядим их в новом качестве,Оставив обличительный трезвон:Ей-богу, в их как будто бы чудачествеЕсть свой – весьма трагический – резон!Всю жизнь они потели от усердия,Хватая друг у друга черпаки,А вот теперь им хочется бессмертия,Щепотку ирреальной чепухи!..Назначенные временно великими,Они в душе измученной таятТоску по сверхтаинственной религии,Религии по имени т а л а н т.И хоть они публично почитаемыЗа их, как говорится, трудодни, —Они никем на свете не читаемы,За исключеньем собственной родни.И хоть у них, певцов родной истории,Сияет финский кафель в нужниках, —Им сроду не собрать аудиторииВ родном дворе, не то что в Лужниках.И хоть начальство выдало по смете имОт общих благ изрядную щепоть, —Им вскоре стало ясно, что бессмертиемЗаведует не Суслов, а Господь!..Кто в этом виноват – судьба ли грешница,Начальство ли иль собственный нефарт, —Но им теперь во сне такое грезится —В былое время хлопнул бы инфаркт:Что все они в джинсовом ходят рубище,И каждый весел, тощ и бородат,Что их стихи – отважные до грубости —Печатает один лишь самиздат,Что нет у них призов и благодарностей,Тем более – чинов и орденов,И что они – не мафия бездарностей,А каждый – одарен и одинок!Поэты браконьерствуют в Михайловском —И да простит лесничий им грехи!..А в небесах неслышно усмехаютсяЛетучие и быстрые стихи!..Они свистят над сонными опушками,Далекие от суетной муры,Когда-то окольцованные Пушкиным,Не пойманные нами с той поры!..

1988

Кюхельбекер

Ему какой уж месяц нет письма,А он меж тем не ленится и пишет.Что сообщить?.. Здоровьем он не пышет,И это огорчительно весьма.Он занемог и кашлял целый год,Хвала его тобольской дульцинее:Он мог бы захворать еще сильнее,Когда б не своевременный уход.Но что он о себе да о себе,Унылый пимен собственных болезней!Куда важней спросить – да и полезней! —Что слышно у собратьев по судьбе?Как друг наш N.? Прощен ли за стихи?..Он числился у нас в дантонах с детства!..(N. поступил на службу в министерство,Публично осудив свои грехи.)Как буйный R.? Все так же рвется в бой?..О, этого не сломит наказанье!(R. служит губернатором в Казани,Вполне довольный жизнью и собой.)А как там К.? Все ходит под мечом?..Мне помнится, он был на поселенье!..(К. взят на службу в Третье отделеньеПростым филером, то бишь стукачом.)Как вам не позавидовать, друзья,Вы пестуете новую идею.Тиран приговорен. Ужо злодею!Зачеркнуто. Про то писать нельзя.Однако же ему не по себе.В нем тоже, братцы, кровь, а не водица.Он тоже мог бы чем-то пригодиться,Коль скоро речь заходит о борьбе!Таких, как он, в России не мильен,И что же в том, что он немного болен?В капризах тела – точно, он не волен,Но дух его по-прежнему силен.Он пишет им, не чуя между тем,Что век устал болтать на эту тему.Нет добровольцев бить башкой о стену,Чтоб лишний раз проверить крепость стен.Все счастливы, что кончилась гроза!..…А он, забытый всеми, ждет ответа,Тараща в ночь отвыкшие от светаБезумные навыкате глаза…

1988

Воспоминание о Пушкине

Песня няньки

Видишь, в небе над трубойСветит месяц голубой?..Экой ты неугомонный,Наказанье мне с тобой!..Я колоду разложу,Посужу да поряжу,Ты поспи, а я покаместНа тебя поворожу…Увезут тебя, птенца,От родимого крыльца!..Слышу оханье кибитки,Слышу всхлипы бубенца…Будут злоба и хулаОмрачать твои дела!..Слышу палки и каменья,Слышу хрупанье стекла…Сорока неполных летТы покинешь белый свет!..Слышу скрип чужих полозьев,Слышу подлый пистолет…Ну и страх от бабьих врак:Где ни кинь – повсюду мрак!..Может, врет дурная карта,Может, будет все не так…Видишь, в небе над трубойДремлет месяц голубой?..Ну-ко спи, а то маманяЗаругает нас с тобой!..

Пущин едет к Пушкину

Как от бешеной погони,Как от лютого врага —Мчатся взмыленные кониПрямо к черту на рога!..Мчатся кони что есть силыВдоль селений и столиц —Нет шлагбаума в России,Чтобы их остановить!..Скоро ветер станет тишеИ спадет ночная мгла,И вдали забрезжат крышиДолгожданного села…Выйдет Пушкин, тощ и молод,На скрипучее крыльцо,Опрокинет в синий холодСумасшедшее лицо…Что за гость – почует сердцемИ затеет звонкий гам,И рванет к нему, как сеттер,По нетронутым снегам!..И в глуши далекой ссылкиБеспечально и легкоВдруг засветятся бутылкиПетербургского клико!..Но покамест цель далече,Холод лют и ветер крут,И приблизить время встречиМожет только резвый кнут…Мчатся кони в чистом поле,Мрак и вьюга – все не в счет!..Эй, ямщик, заснул ты, что ли, —Пошевеливайся, черт!..

Разговор на балу

– Неужто этот ловеласТак сильно действует на вас,Святая простота?– О да, мой друг, о да!..Но он же циник и позер,Он навлечет на вас позорИ сгинет без следа!..– О да, мой друг, о да!..– И, зная это, вы б смоглиПойти за ним на край земли,Неведомо куда?..– О да, мой друг, о да!..– Но я же молод и умен,Имею чистыми мильенИ нравом хоть куда!..– О да, мой друг, о да!..– И все же мне в который разПридется выслушать отказ,Сгорая от стыда?..– О да, мой друг, о да!..– Ну что ж, посмотрим, кто есть кто,Годков примерно через сто,Кто прах, а кто звезда!..– О да, мой друг, о да!..– Боюсь, что дурочки – и теВ своей душевной простотеНе смогут вас понять!..– Как знать, мой друг, как знать!..

Подмётное письмо

Ах, видать, недобрыми ветрамиК нашему порогу принеслоЭто семя, полное отравы,Это распроклятое письмо!..До чего ж молва у нас коварна,Очернит любого за пятак!..Ангел мой, Наталья Николавна,Ну скажи, что все это не так!..Ах, видать, недобрыми ветрамиК нашему порогу принеслоЭто семя, полное отравы,Это богомерзкое письмо!..Кто-то позлословил – ну и ладно,Мнение толпы для нас пустяк!..Ангел мой, Наталья Николавна,Ну скажи, что все это не так!..Ах, видать, недобрыми ветрамиК нашему порогу принеслоЭто семя, полное отравы,Это окаянное письмо!..Голова гудит, как наковальня,Не дает забыться и уснуть!..Ангел мой, Наталья Николавна,Не молчи, скажи хоть что-нибудь!.

Дуэль

Итак, оглашеныУсловия дуэли,И приговор судьбыВершится без помех…А Пушкин – точно онЗабыл о страшном деле —Рассеянно молчитИ щурится на снег…Куда ж они глядят,Те жалкие разини,Кому – по их словам —Он был дороже всех, —Пока он тут стоит,Один во всей России,Рассеянно молчитИ щурится на снег…Мучительнее нетНа свете наказанья,Чем видеть эту смертьКак боль свою и грех…Он и теперь стоитУ нас перед глазами,Рассеянно молчитИ щурится на снег…Пока еще он жив,Пока еще он дышит —Окликните его,Пусть даже через век!..Но будто за стеклом —Он окликов не слышит,Рассеянно молчитИ щурится на снег…

Дантес

Он был красив как сто чертей,Имел любовниц всех мастей,Любил животных и детейИ был со всеми мил…Да полно, так ли уж праваБыла жестокая молва,Швырнув во след ему слова:«Он Пушкина убил!»Он навсегда покинул свет,И табаком засыпал след,И даже плащ сменил на плед,Чтоб мир о нем забыл…Но где б он ни был – тут и тамПри нем стихал ребячий гамИ дети спрашивали: «Мам,Он Пушкина убил?»Как говорится, все течет,Любая память есть почет,И потому – на кой нам чертГадать, каким он был?..Да нам плевать, каким он был,Какую музыку любил,Какого сорта кофий пил, —Он Пушкина убил!

1977

Баллада о труде, или Памяти графомана

Скончался скромный человекБез имени и отчества,Клиент прилежнейший аптекИ рыцарь стихотворчества.Он от своих булыжных строкЖелал добиться легкости.Была бы смерть задаче впрок —И он бы тут же лег костьми.Хоть для камней имел СизифЗдоровье не железное.Он все ж мечтал сложить из них.Большое и полезное.Он шел на бой, он шел на риск,Он – с животом надорванным —Не предъявлял народу иск,Что не отмечен орденом.Он свято веровал в доброИ вряд ли бредил славою,Когда пудовое пероВодил рукою слабою.Он все редакции в МосквеСтихами отоваривал,Он приносил стихи в мешкеИ с грохотом вываливал.Валялись рифмы по столам,Но с примесью гарнирною —С гранитной пылью пополамИ с крошкою гранитною.В тот день, когда его мослыОтправили на кладбище,Все редколлегии МосквыХодили, лбы разгладивши.Но труд – хоть был он и не впрок!Видать, нуждался в отзвуке —И пять его легчайших строкВитать остались в воздухе…Поэт был нищ и безымянИ жил, как пес на паперти,Но пять пылинок, пять семянОставил в нашей памяти.Пусть вентилятор месит пыль,Пусть трет ее о лопасти —Была мечта, а стала быль:Поэт добился легкости!Истерты в прах сто тысяч тоннОтменного булыжника.Но век услышал слабый стонБесславного подвижника.Почил великий аноним,Трудившийся до одури……Снимите шляпы перед ним,Талантливые лодыри!..