Игра
Шрифт:
Так что я, как сказочный вдовий сын, обзавелся Чудесными слугами Скороходом, Объедалой и Опивалой, Крушидубом, и Ветродуем.
Любо дорого было посмотреть на моих спутников - Плакса и Воевода на вольных хлебах так отъелись, что приходилось шить им новую одежду чуть не каждый месяц - причем оба становились все более расточительными, как в чревоугодии, так и в богатстве нарядов.
Воевода уже не именовал себя иначе, как Доблестной и Несокрушимой армией Великого Графства Малегрин.
Напоминать им о совести
Ночами на постоялых дворах я стал запираться, негодяи то и дело пытались обшарить меня в поисках утаенного золота и бумаг. Иной раз, когда они пьяные ломились в комнату, Весопляс ночь напролет просиживал под дверью, пока судорога не сводила пальцы на рукояти легкого меча.
Утром я находил его еле живым от усталости и знал, какой ценой мне достался спокойный сон. Долго это продолжаться не могло - запреты только разжигали их аппетиты.
Мы путешествовали по городам и весям, в непроглядной тьме европейской полуночи, городские ворота встречали нас ножами и лаем, провожали колоколами, из Парижа в Льеж, из Кельна в Сомюр, из Орлеана в Мертвый Брюгге с его пересохшей гаванью, из Гента в Шпессарт, из Шпессарта в Милан…
Вместе с нами двигались караваны, наполненные золотым ломом и мочеными яблоками, воловьими кожами, пряностями, штуками сукна, чужими невестами и папскими буллами, наемниками, чем отчаянней и пьянее, тем скучнее.
Мы тосковали по ночам об огнях хуторов и деревенских застав, преклоняли колена перед часовенками на перекрестках, и лгали почем зря, как не лгут ни проповедники, ни лунатики.
Все города казались на одно лицо еще издали. Вон тот шпиль с крестом - собор, рядом с ним - шпиль поменьше с петухом или трубящим ангелом - ратуша.
Главная площадь - рынок, фонтан, тюрьма.
Один город отличался от другого немногим, например, некую площадь украшали прекрасной работы часы-куранты, другой город кичился мостом с каменной резьбою, третий - церковным шпилем с зацепившейся решеткой от дьявольской повозки - она, запряженная майскими жуками, торопилась на шабаш по облакам и обронила решетку.
В третьем городке бургомистр любовно показывал нам обызвесткованный котел для варки заживо фальшивомонетчиков и осмеятелей.
Мне ли рассказывать тебе, моя премудрая дева, что каждый городишко, даже размером с булавочную головку, старался отличиться, демонстрируя замечательные приспособления для убоя, созданные каким-нибудь скучающим дворянчиком.
Дыба с подножьем и дыба колесная, позорные столбы с наручниками десяти видов, колодки для ног и шеи, “кобылы” с острыми гранями, чревонаполнительные воронки с масками и без, колеса на шестах, все родственники гарроты, помосты для костров, виселицы с пятью и более петлями.
Я не гуманист, моя умница, вся эта шипастая, окованная, пеньковая, деревянная свора вызывала во мне лишь смертельную скуку.
В
Они все: короли, графы, рыцари, князья церкви могут почувствовать себя живыми, лишь убивая себе подобных.
Жизнь и смерть для них всего-навсего детали огромной игры, где заранее розданы роли, где загодя известно, что меч не рубит, а огонь не жжет, невеста не спит с женихом, а смертельные раны перевязываются грязной тряпицей и считаются излеченными.
Смерти бояться не надо, моя несказанная, достаточно быть с ней вежливым, как с достойной и мудрой противницей, в конце концов, смерть - женщина, как и ты.
Они же уверены, что и в раю будет то же самое - границы, придворные поклоны, торжественная жратва, и виселицы, виселицы, виселицы, разве что масштаб будет другим - райским.
Петля, прикрепленная к зениту, аутодафе на северном сиянии, и главное где-нибудь в эмпиреях, эфирах и зефирах - удобные ложи для знати, чтобы наблюдать казни.
В рукописи одного толкователя Святого Писания, я прочел, что одним из главных наслаждений праведников в раю является созерцание мук грешников, и чем громче вопли и проклятия пытаемых, тем звонче ликующий хохот зрителей.
Весопляс боялся смерти, когда мы проезжали висельные поля, вжимался лицом в мою спину.
– Будь у меня власть, Даниель, я бы арестовал всех, кто вешает и жжет…
– И что бы ты с ними сделал?
– Повесил бы… Или сжег.
Не было этому конца, моя охотница, не было.
В странствиях прошло пять лет.
В Авиньоне нас приняли превосходно, папа Клемент был стар и умен, как опытная цирковая свинья.
Расставаться с мирским платьем я не хотел, но жил в резиденции Его Святейшества вместе со многими прихлебателями и канцеляристами.
Я искал места - и наконец получил его.
Плакса умудрился вырвать у щербатого проходимца кардинала Аверардо Строцци весьма примечательную грамотку.
Что за прелесть была эта грамотка, глупый кусочек пергамской кожи! За нее многие грозили всадить нам в спину нож или бросить прилюдно обвинение в ереси.
Итак, документ гласил примерно следующее:
Отныне я, Даниель граф фан Малегрин, владыка Биттерланда, бастард горы Кармель, объявлялся тайным надзирателем, читай, шпионом Папской курии при королевских и императорских дворах - по предьявлению документа я мог требовать любой помощи, свежих лошадей, военной поддержки, я мог останавливать казни именем Его Святейшества.