Игра
Шрифт:
Но бывали дни, и даже месяцы, когда неприхотливый ход таланта Архипиита сбивался. Он неожиданно тупел, не мог выдавить из себя ни строчки и впадал в сонное бездумье, сдобренное отчаяньем. Епископ злился, рог изобилия с господского стола иссякал, Архипиит снимал мантию и, облачившись в обычный бюргерский костюмчик, бежал в деревню, где проводил порожние дни в болтовне с прицерковными старухами, рыбной ловле и мечтах. Ему оставалось только перебирать предыдущие рукописи и ждать.
Ждать, когда же наконец по улицам Кельна заскрипит ветхая колымага, запряженная
Осведомители Архипиита немедленно доносили деревенскому отшельнику о прибытии старого жонглера. Старика ни свет ни заря вытряхивали на свет Божий и под руки тащили его окольными путями пред светлы очи придворного поэта.
Происходил выгодный обмен - нищий получал половину телячьей туши и три разменные монетки, а Архипиит оглаживал свитки с новыми стихами, которых хватало примерно на год - полтора.
– Теперь проваливай из города, папаша, и чтобы до следующего лета, примерно до июля я тебя не видел!
– дружески наставлял Архипиит и спешил к епископскому дому, склонялся перед фиолетовой мантией, оповещая господина, что тугородная муза наконец-то разрешилась от бремени.
Дело, как видишь, было на мази, если бы не досадная оплошность. Однажды Архипиит, снова впавший в мучительный приступ бесплодия, не дождался старого жонглера. Другие горлопаны и ломаки приезжали в Кельн, но одного - единственного, необходимого, среди них не было. Архипиит заметался. Пытался вызнать у бродяг хоть что-нибудь о судьбе пропавшего, но ему пришлось довольствоваться смутными слухами о том, что балаганчик сгинул в зачумленных областях. Архипиит нанял было другого жонглера, но почему-то Епископ озверел, когда услышал новое произведение, начинавшееся так:
“Сколь тешу я себя мыслЯми,
О том, что годы все прошли.
И моя молодость увяла
Как все красивые цветы”.
Я и моя свита прибыли в Кельн как раз во - время. Архипиит сидел в долгах по горло, на его место лезли, как клопы, молодые и наглые стихотворцы, понемногу несчастного гения стали забывать, впереди услужливо маячила то ли долговая яма, то ли богадельня. Когда дождливым утром Весопляс пришел в его дом, Архипиит выбежал во двор, еще кислый спросонок и выпалил жадно:
– Господи! Где твой отец?
– Умер, - коротко ответил Весопляс. Архипиит грузно уселся на ступени.
– Впустите меня в дом… Я попробую его заменить.
– Ты?
– взвыл Архипиит - Ты? Какой-то недоносок, маленькая дрянь?
– У тебя нет другого выбора, сволочь.
– Весопляс спокойно обошел сидящего и скрылся в доме, Архипиит, причитая, потащился следом.
“Слезы катятся из глаз,
Арфы плачут струны,
Посвящаю сей рассказ
Колесу Фортуны.
Испытал я на себе
Суть его вращенья,
Преисполнившись к судьбе
Чувством отвращенья…”
Епископ улыбался, милостиво покачивая головой. Бархатные руки его дремали
“Ах, там в долине под горой
Блаженной райскою порой
Гуляла с младшею сестрой
Любовь моя…
Не лучше ль было под кустом
Улечься нам в лесу густом
И там ко рту прижаться ртом
Любовь моя…”
Епископ и Архипиит приняли меня благосклонно. Рассказ о горестях и скитаниях тронул их - все сильные мира сего сентиментальны, как старые девы.
Они очень любят принимать в нас участие. Нужно только уметь заинтриговать.
Мне стоило большого труда отбиться от назойливого Архипиита - рифмач пристал ко мне с просьбой отдать ему в услужение Весопляса.
Но я стал вхож в высокие дома Кельна, история чумы возбуждала и нравилась.
Итак, здесь началу истории перелетного графства Малегрин быть.
Мы получили отпущение грехов на 20000 лет вперед, мы валяли дурака, плели небывалые истории. В частности, основным нашим козырем было и оставалось было и оставалось окаянное безбабье - под соусом сватовства (нам ведь надо возрождать нацию, господа!) мы получали возможность заглядываться на хорошеньких дочек купцов и дворян. Вообразите, дамуазель вы можете стать новой Евой-праматерью графства Малегрин!
Я стал другом Епископа, он дал мне подорожную грамоту в Авиньон к папскому престолу, снабдил деньгами, конечно, имел место небольшой шантажок, но ведь это не так важно, моя законница!
Так нас носило по Европе, везде графская свита искала высокородных жен, мы промышляли и контрабандой и нанимались для охраны и развлечения вельможных особ.
Перед поездкой к Папе я хотел основательно поднакопить деньжат. Как известно к Папе с пустыми руками не ходят.
Ты знаешь, моя милая, хорошо подвешенный язык, высокомерные манеры, беличья оторочка упелянда, тяжелого, как доспех от зашитых в подкладку золотых побрякушек, а также грамотки на ягнячьей коже со множеством печатей: весь этот грошовый антураж даже из нашего Смерда сделал человека, вхожего в баронские хоромы.
А ушные дырки Корчмаря казались дамам разве что пикантной деталью.
В Страсбурге бургомистр долго извинялся, что все приличные девицы на выданье уже заняты, зато пригласил нас на бал купеческой гильдии и наградил подарками.
Из Парижа мы уезжали каждый на своей лошади - разве что Плакса по монашескому обычаю купил гнедого мула, а Весопляс по привычке ехал позади меня, на крупе, со слезами отказываясь покидать пажеское место.
Надо сказать, что мальчик не терял времени даром, он со слуха учил латынь, манеры перенимал, как похищенный в младенчестве королевич, к тому же был искусен в музыкальной игре, обладал сильным и нежным голосом и понемножку постигал премудрости фехтования.