Играй в меня
Шрифт:
Я просто встала и ушла. Вечером вернулся Димка. Говорил что-то, в глаза заглядывал, а я по-прежнему ощущала себя выжатой досуха.
— Я устала, — сказала я Димке и ушла с кухни.
Наверное, он обиделся. Хотя кому вру? Точно обиделся. Вошёл в комнату. Я лежала, свернувшись калачиком под одеялом, баюкая свою неожиданно разбитую так рано жизнь. Посмотрел на меня. Ушёл молча, а ведь остаться хотел. Задерживать его я не стала.
На следующий день пришла Лялька. Звонила в дверь, стучала. Я велела убираться, не открыла. Нужно было на учёбу, сессия скоро. О том, что может
Вечером телефон вновь завибрировал. Новенький, даже неплохой модели, он приносил одни лишь плохие вести. Подавал звуки с завидной регулярностью весь день, но сейчас телефон я взяла. Осторожно, стараясь не просматривать списки пропущенных вызовов, боялась, что от меня опять чего-то потребуют. Последняя СМС была от Ляльки.
«На прошлой квартире в десять»
Прошлая квартира была на Можайского, не так далеко. Сил я в себе совершенно не чувствовала, но и подводить Ляльку не хотелось. Да, я знала, что просто в декретный отпуск меня не отпустят. Позвонила. Лялька трубку не брала. Посмотрела на часы — девять. Успею. Идти нужно.
Тогда я не подумала, почему Лялька не берет трубку, хотя вот только написала СМС. Почему нужно идти на Можайского? Штаб Игоря вновь переехал. Я просто встала. С трудом дошла до ванной, умылась. Отражение пугало. Щеки впали, глаза блестят странным, необъяснимым блеском, словно меня лихорадит, словно я пьяна. Бледная кожа, едва розовые губы. Что вообще находили во мне мужчины, в такой измученной? Куда смотрели? От Дюймовочки одна тень осталась.
Начало зимы, на улице темно, словно полночь уже, а время десятый час. Я ежилась, стоя под козырьком подъезда и не решалась в эту темноту сделать первый шаг. Там наверху квартира, каждый уголок в которой знаком, в ней пахнет духами мамы, Димой пахнет. Там мнимый покой. А здесь что?
Я почти вернулась. Но напомнила себе — Ляля. Игорь, который так просто не отпустит. Промахов пока лучше не допускать, иначе вернутся сторицей. Нужно довериться Сеньке, и, как он сказал, привлекать к себе меньше внимания. Почему я тогда Сене не позвонила? Потому что последний наш разговор висел надо иной, словно Дамоклов меч? От того, что понимала, что могу сделать его счастливым. Могу, да. Но какой ценой? Я чувствовала, словно отбираю у голодного последний кусок хлеба. Нет, с Сенькой, говорить не хотела.
Поэтому я пошла. Дворами, привычно. Снег шёл, крупный, хлопьями, красивый. Ветра нет совсем, кружится, падает так медленно, словно позволяя любоваться собой в свете фонарей. На Можайского ряды старых, уже под снос домов. Многие из них все ещё заселены, мне нужен один из них.
В подъезде темно. Светит лампочка над дверью, но тускло, с неохотой. Пахнет пылью и кошками. Нужная квартира на втором этаже. Здесь света на лестничной площадке нет вовсе. Дверь чуть приоткрыта, тёмная щель гипнотизирует.
— Ляль? — зову я, одновременно гадая, что она вообще здесь потеряла.
Глава 11
Катя.
Квартира была темной, на первый взгляд пустой.
— Ляль? —
Я не испугалась. Может потому, что была слишком измучена своими постоянными изматывающими мыслями, а может потому, что не верила, что может случиться что-то на самом деле страшное. Мне казалось, что все, что могло произойти со мной, уже стряслось. И все это я сделала своими руками. Маньяки, убийцы, насильники для меня тогда казались существами из страшных книжек, не больше. Все это было в параллельной вселенной, так далеко от меня.
Но дверь я за собой не заперла. Отчасти потому, что замок не защелкивался, я просто прикрыла её и шагнула в квартиру, на ходу расстегивая пуховик. Меня бросало из жара, в холод и сейчас я просто задыхалась, несмотря на то, что видела, как фонари подсвечивают морозные разводы на кухонном окне. Шагнула внутрь. Я уже чувствовала, что Ляльки здесь нет, ну не прячется же она от меня под кроватью! Но в ситуации следовало разобраться. В коридоре лампочка не горела, на кухне послушно зажглась.
Подошла к окну. Тогда, больше месяца назад, когда я по долгу «работы» часто обитала в этой квартире, я нарисовала на запотевшем окне сердечко. И оно сохранилось, подернувшись льдом. Я улыбнулась — это показалось мне хорошим признаком. Какой я все же была дурочкой, вспоминать больно.
Квартира кажется покинутой так давно. На подоконнике пыль толстым слоем.
— Ухожу, — сказала я сама себе, и сама же испугалась своего голоса.
Попятилась назад, боясь оторвать взгляд от сердечка на стекле. Оно словно гарантировало, что все будет хорошо. А в голове билось — дура, дура! Сказал же Сенька, сиди дома. Словно не было тебя. Что все решит. Беременная дура, прости господи! На улице ночь, снежинки передумали падать красиво и завивались в метель. А Лялька? Лялька как же?
Стекло было проморожено только в нижней части. Через чистую верхнюю половину было видно город, который не светился почти, скрытый снегопадом, видно было меня и голую лампочку под потолком. За моей спиной появился Жорка, бесшумно, словно привидение. Я вздрогнула, но только от неожиданности, поняла уже, в чем дело, и его появления тоже неосознанно ждала.
— Куда спешишь? — спросил он. — Метель на улице. Я вина купил. Ты говорила, что сухое любишь. Купил самое кислое, какое нашёл.
— Спасибо, — отозвалась я, как можно спокойнее, повернувшись лицом к нему. — Мне идти нужно. Меня Сенька ждёт.
— Врушка.
Тоже спокоен. Улыбается. Уверен в себе. Я шагаю на него, ибо не отойти никак, стоит на моём пути к свободе. Жорик тоже пятится, словно отступает. Но ухмылка, гадкая, подлая, больше привычная его лицу, чем улыбка, все же проступает. Не выпустит он меня просто так.
— Жор, я беременна.
— Я знаю, — я вскинула на него глаза. Как вообще так возможно? Есть ли предел человеческой подлости? Как таких земля носит? Жорик же продолжал: — Подслушал. Что беременна. Что Сенька твой волнуется. Я же не дурак. Выдергивает он тебя, пузом раздутым прикрывая. Словно то, что в тебе растёт её один человек делает тебя неприкосновенной. Вот я и решил, либо сегодня, либо никогда.