Играя на струнах души

Солсбери Дж. Б.

Запах горячей еды и рокот голосов доносятся до меня еще до того, как протискиваюсь в дверь. Небрежно осматриваю комнату, стараясь не выглядеть так, будто ищу кого-то конкретного, и беру бутылку воды. Один из сотрудников арены, парень по имени Дин, поднимает подбородок.

Оборачиваюсь, и что я вижу? Томми склонилась над тарелкой с едой, держа в одной руке недоеденный бургер, а в другой — картофель фри, покрытый кетчупом. Козырек ее бейсболки приподнимается, когда я приближаюсь.

— Томми. — Я опускаюсь на сиденье напротив

нее и стараюсь не чувствовать удовлетворения от ее ответного хмурого взгляда.

— Как твоя задница? Такая же ушибленная, как твое эго? — Она откусывает от своего бургера кусок размером с человека, набивая щеки, пока жует.

Я привык быть рядом с женщинами, которые едят так, будто у них нет желудка, и на мгновение завороженно наблюдаю, как Томми наслаждается едой.

— Если ты ищешь предлог, чтобы я спустил для тебя штаны, Томми, то тебе не повезло. Меня не привлекают дети.

Она перестает жевать, бросает бургер и картошку фри, вытирает жирные пальцы о рубашку.

— Чего ты хочешь? — говорит она, прежде чем проглотить еду.

— Я здесь, чтобы дать тебе возможность извиниться.

— И зачем мне это делать?

— Затем, что ты слишком глубоко увязла, и я не могу нести ответственность, если все это между нами закончится твоими слезами.

Мускул на ее челюсти подергивается, а рот сжимается в тонкую линию.

— Я никогда не плачу.

— Хм. — Я наклоняю голову и изучаю копну непослушных каштановых волос, обрамляющих ее шею. Замечаю отсутствие чего-либо на ее лице, даже гигиенической помады. — Я действительно тебе верю.

Она откидывается назад с довольной ухмылкой и скрещивает руки.

— Если никогда не плакала, это не значит, что ты не будешь плакать.

— Это даже не имеет смысла.

Я постукиваю себя по виску.

— Или имеет?

Она хихикает, и я должен признать, что мне нравится этот звук.

— Ты идиот.

Ее взгляд устремлен прямо поверх моего плеча. Мне не нужно смотреть, чтобы знать, что сейчас произойдет, но я должен следить за своим выражением лица.

— Извините, — говорит Дин, подходя к нашему столику. — Это только что доставили из местной пекарни, если вам интересно? — Он ставит тарелку со свежими канноли.

— Ух ты! — Томми смотрит на десерт так, будто только что не съела полкоровы. Она, вероятно, забыла, что я сижу здесь, или что мы были в середине разговора. — Выглядят потрясающе.

Девушка берет один и облизывает губы, поднося десерт к губам. На мгновение я забываю, где нахожусь и что делаю, и пристально смотрю на ее рот, надеясь, что ее красивый розовый язычок появится снова. Она не разочаровывает. Я чуть не стону, когда Томми закрыв глаза, томно выдыхает и засовывает половину канноли между губами, как будто сосет чл…

— Что это было? — Она морщит нос и медленно жует. Ждет, что Дин ответит, но парень отходит в сторону, оставляя все на меня.

Я наклоняюсь вперед, опираясь локтями на стол.

—

Что это было? Я не могу понять тебя с половиной канноли во рту.

Она жует еще немного, но это действие выглядит болезненным, так как ее лицо перекосило с одной стороны.

— Вкусно, да?

Томми вздрагивает, когда, наконец, глотает, но слегка давится, и я боюсь, что она выплюнет все это обратно. Слава Богу, ей удается проглотить.

— Это была… зубная паста?

— Да, была. Вкусная, правда?

Она делает дюжину больших глотков колы и снова кривится. Зубная паста и газировка — не лучшее сочетание.

— Это было…

— Отвратительно? Тошнотворно? Тебе нужно сходить поблевать?

Даже из-под козырька ее стальные серые глаза непоколебимы, когда девушка смотрит прямо на меня.

— Слабовато.

— Слабовато? Ты шутишь? Я только что заставил тебя съесть зубную пасту! Это чертовски уморительно! — Я почти смеюсь, но она засовывает в рот вторую половину канноли и жует ее. — Что ты… ты с ума сошла?

Она пожимает плечами.

— Это не так уж плохо. — Она берет с тарелки еще одну и протягивает ее мне. — Я не шучу. Они, должно быть, добавили туда заварной крем или что-то в этом роде.

Меня передергивает.

— Я не буду это есть.

— Как хочешь. — Она берет еще один и ест его так, будто это какое-то премиальное дерьмо, которое обещает оргазм вкусовых рецепторов. — Довольно вкусно.

— Дай мне. — Я выхватываю десерт из ее рук.

Кусаю, мои зубы прорываются сквозь хрустящую корочку к кремовой середине, и я задыхаюсь. Сильно. Так сильно, что мне приходится наклониться и наполовину блевануть под стол. Я отплевываюсь, кашляю и хриплю, во рту покалывает от мятной свежести, и когда сажусь обратно, вижу, что Томми смеется так сильно, что ее лицо ярко-красное, но ни один звук не выходит.

— Очень смешно. — Мой рот наполняется слюной, и я выплевываю ее на пол. — Не могу поверить, что ты это съела.

Она хлопает ладонями по столу.

— Слабак!

Я ошеломленно молчу, что для меня впервые. Как, черт возьми, она смогла разыграть меня моим же собственным гребаным розыгрышем?

Девушка хватает свою тарелку, бросает ее в мусор и уходит, крича:

— Нам нужна уборка! Итану плохо. Он думает, что это может быть горловой хламидиоз, так что маски и перчатки, люди! Маски и перчатки!

Вот же маленькая дрянь.

ТЕЙЛОР

— Томми, ты там в порядке?

Тонкая дверь в туалет в автобусе создает ощущение, что мой отец стоит прямо за мной, когда он снова стучит, почти раскалывая дерево. Я спускаю воду в туалете и поднимаюсь с пола. У меня болят мышцы живота, вся кровь прилила к голове, и я никогда больше не смогу почистить зубы без желания блевануть.

— Томми!

Я щелкаю замком и открываю дверь.

— Я в порядке.

— Лекарь сказал, что слышал, как ты здесь блевала.