Игрок 2
Шрифт:
Если Высоцкого и Влади пускают внутрь без всяких сомнений, то ко мне на воротах долго присматриваются, и даже мой членский билет Союза писателей не играет особой роли на чаше весов.
Только личное и довольно решительное вмешательство Марины Влади, поднаторевшей в последние годы в борьбе советской бюрократии, решает вопрос. Ссориться с ней не решается даже
Именно в ней чувствуется какой-то несгибаемый стержень. Высоцкий же в этой паре — чистый хаос, притянутый к своей противоположности философскими законами всемирной диалектики.
Юра пройти даже не пытается и без особых возражений разводит руками, обещая ждать меня столько, сколько понадобится. Напоследок он ободрительно подмигивает, словно напоминая о нашем разговоре. «Оставь их без штанов, Федя».
Мы идём к лечебному корпусу по идеально ровной кипарисовой аллее. Отсутствие даже малейшей мусоринки, да что там, косо растущей травинки, вызывает какое-то нереальное ощущение, словно ты оказался в научно-фантастическом фильме про «прекрасное далёко».
К нам навстречу идут чинно прогуливающиеся отдыхающие передовики производств, лауреаты Государственных премий, академики.
На Высоцкого смотрят с интересом, даже оглядываются. Очевидно узнают, но никто не лезет с вопросами или попыткой взять автограф. С парой человек он даже оказывается знаком и походя здоровается.
— Я не могу вас пустить, — нам решительно заступает дорогу невысокая и круглолицая медработница с едва заметными веснушками на щеках. — У Михаила Нехемьевича сегодня процедуры. У него вчера был рецидив, ему нельзя беспокоиться. Доктор запретил любые посещения.
Весь медперсонал тоже словно сошёл с киноэкрана. Седовласые улыбчивые доктора, молодые симпатичные сёстры и санитарки в строгих, но элегантных, выбеленных до хруста халатах и туфельках на низком каблуке. Идеальное сочетание эстетики, приветливости и профессионализма.
— Барышня, ну это же мой друг, он же нас ждёт, — с обаятельной хрипотцой в голосе говорит Высоцкий. — Вы представляете, при нашем графике вот так просто увидится — какая это редкость! Тут же такое дело… честь шахматной короны на кону!
— Ничего не знаю, у него режим, — настаивает она, заправляя под форменный колпак белокурую прядь.
— Светочка, ну что ты здесь людей пугаешь? — доносится голос со стороны лестницы. — Они же натуры впечатлительные, решат, что я при смерти волноваться начнут. Я здоров как бык, и также силён.
В холле появляется подвижная фигура знаменитого шахматного короля. Он одет в довольно обычный для пациента лечебницы синий спортивный костюм, который в моём сознании, привыкшем к официальным фотографиям с турниров, совсем не вяжется с привычным образом гроссмейстера.
Брови Таля сурово нахмурены, а тёмные пронзительные глаза смотрят исподлобья. Медработница от неожиданности охает, словно этот взгляд поражает её в самое сердце.
Таль бесцеремонно приобнимает девушку, звонко чмокая её в щёку, таким образом полностью лишая воли к сопротивлению. В этом жесте куда больше жизнелюбия и широты души, нежели фривольности.
После того как три живые легенды — две советских и одна французская — поприветствуют друг друга, доходит очередь и до меня.
— Вот Миша, — говорит Высоцкий, — молодой человек грозится обнести тебя в пух и прах.
— В шахматы? — тот вскидывает голову в каком-то удалом бретёрском жесте. — Для начала дам ему в фору коня, но думаю, даже с этим он не потянет.
«Мы сыграли с Талем десять партий…»
— В преферанс! — Высоцкий щурится, словно придумал какую-то очень забавную шутку.
— Если хотите, я дам вам фору, — говорю. — Коней у меня в колоде нет, так что как насчёт бубнового туза?
— Нагл, самоуверен, азартен, — оглядывает меня Таль. — Прямо как я в юности. Что же… это может быть любопытно. Не будем терять время.
Мы идём вслед за ним по длинному коридору, проходим огромную рекреацию с зимним садом и оказываемся в небольшом, но уютном зале.
Мода на шахматы коснулась и этого места, поскольку оно представляет самую настоящую шахматную гостиную. Судя по количеству досок, здесь можно проводить не меньше десяти партий одновременно. На стене висят большие магнитные демонстрационные доски, на которых может отображаться ход самых важных партий.
Но это всё ближе к стенам, а по центру сама комната превращена в поле для шахматной баталии. Паркет выложен двумя цветами: светло-белым и тёмно-коричневым, и составляет огромные клетки.
Рисунок представляет собой шахматную доску, на которой стоят большие фигуры размером как минимум мне по пояс. Ради любопытства, поднатужившись, приподнимаю одну из них двумя руками.
Таль ведёт нас к небольшому столику со столешницей, на которой изображены уже набившие мне оскомину чёрные и белые клетки. Мы садимся в удобные низкие кресла.
— Здесь нас не потревожат, — говорит Таль. — Здесь я разбираю комбинации, провожу время в размышления, и меня запрещено беспокоить.
Он подмигивает и жестом фокусника извлекает из-за большой кадушки с фикусом фляжку армянского коньяка.
Высоцкий заметно оживляется.
— У вас хотя бы стаканы есть? — вздыхает Влади.
— А мы чаю попросим, — потирает руки Высоцкий, — в подстаканниках.
— Колоду принесли? — спрашиваю я. — пока мы не удалились от темы и не забыли, зачем пришли.
Марина щёлкает замочком маленькой чёрной сумочки и извлекает оттуда запечатанную колоду.
— В «Союзпечати» купили?
— В фойе отеля, в «Сувенирах».
— Пойдёт, — киваю.
— Вот что за выкрутасы? — лениво бурчит Высоцкий. — Мы тебе на слово верим.