Игрок
Шрифт:
— Добрый. Вы потеряли ключ? — спрашивает Кирилл вежливо. Слишком равнодушно, но спасибо хоть не прошел мимо, задрав нос.
— Я ничего никогда не теряю, — огрызаюсь.
— Завидую, — удивительно просто отвечает он, заставляя меня почувствовать себя глупо. — А я постоянно.
Благо в этот момент хоть ключ находится, но вытащить его все равно не удается. Дергаю сильнее, разрывая подкладку сумки. К черту, куплю другую. Не стоять же здесь вечно!
Подняв глаза, обнаруживаю, что Кирилл уже изучает мои покупки.
— Это для Алисы, — зачем-то начинаю оправдываться и порывисто сгребаю в охапку вещи.
— Жен Санна, это совсем не детская литература. И не жизнеутверждающая, — он хмурит брови.
— Согласна. Но я пыталась подбодрить Алису и ляпнула, что вам нравится эта история, а поскольку вы для Алисы кумир, она думает, что нашла новый фетиш.
Мы так давно не говорили ни о чем личном, что этот разговор кажется совершенно инородным, а слова вдруг повисают в воздухе между нами так, будто это я сказала о себе, а не о малышке.
— Понятно. Вы сегодня не работаете? — спрашивает он, явно не собираясь продолжать разговор. Будто я влезла туда, куда не просили. Скорее всего, так оно и есть.
— У меня выходной.
— Понятно. Парк Монрепо уже видели? (скальный пейзажный парк XVIII–XIX веков расположен на землях бывшего частного поместья, владельцами которого на протяжении 150 лет были бароны Николаи, служившие России на поприще просвещения и дипломатии)
— Мой отец отличный историк. Он нас туда возил, и не единожды. Надеялся поднять образовательный уровень.
И закончилось это тем, что близнецы взобрались на какой-то булыжник, начали толкаться, Ян оттуда свалился и выбил зуб. Все то время, что мы ехали до больницы, он в отместку пытался испачкать кровью рубашку брата и хохотал как законченный псих. Так отец смирился с бескультурьем подрастающего поколения.
После таких воспоминаний удержаться от улыбки непросто.
— Конечно, простите, — кивает Кирилл. — Значит, до завтра.
Подумать только, он еще и первым уходит. Чертов ключ!
С возвращением Харитонова больница проснулась. Коридоры наполнились разговорами об операции, спешно сорван был с места и Капранов. Наставник, однако, изменением в планах оказался недоволен. Позвонил мне, пожаловался на тяжелую жизнь и больные колени, а затем справился о состоянии пациентки. Я ему подробно все описала и Андрей Николаич, удовлетворившись покладистостью подопечной, пообещал явиться. Этот феномен я уже не единожды наблюдала. Видимо, Капранова заставили работать с незнакомым ординатором, который не привык к манере наставника, а я по шерстке гладить уже научена. Доволен Великий, вот и изволит почтить нас присутствием.
«Английский пациент», кстати, у Алисы не идет. Она прочитала всего несколько страниц и не нашла совершенно ничего интересного. Но бороться, упрямая, привыкла: в сторону не откладывает, иногда тяжко вздыхает и снова утыкается носом в текст. Чем не доказательство, что в любви — как на войне?
Когда Кирилл заходит в палату Алисы, та чуть ли не с ходу обвиняет его в дурном вкусе на литературу. Но Харитонов не смущается, с присущим ему обаянием говорит, что она еще мала, чтобы понять, прелесть «Английского пациента». Но, кажется, феномен выдающегося мужчины, который разрушил массу жизней, без памяти влюбившись в замужнюю женщину и, таким образом, приведя войну в дома множества людей, осознаю я.
Когда Алисе сообщили об операции, ее стошнило от волнения. Она так разнервничалась, что попросила меня не оставлять ее одну. И вместо того, чтобы готовиться помогать Капранову, я читала ей вслух «Маленького принца», пока не сел голос. Только ночью добралась до учебников.
В день операции, у меня саднит горло, а от недосыпа под глазами красуются синяки. Мельком взглянув в зеркало, подтягиваю повыше молнию на толстовке. Нам предстоит сложнейшая трепанация, а это значит провести на ногах много-много часов. В такие моменты здоровье может сыграть со мной злую шутку. Тут не до беспокойства о внешнем виде.
Утро сегодня неприятное. Влажность зашкаливает, пробирает до костей. Хочется закутаться во что-то теплое и просидеть весь день в номере, но на часах семь ноль две, завтрак уже подан, и я спускаюсь вниз, чтобы попытаться найти силы хотя бы в порции углеводов.
Капранова, разумеется, еще нет, а вот Харитонов уже на месте. Сидит за столом в центре зала и деловито собирает себе бутерброд из сыра и колбасы сразу. Приходится сдержаться, чтобы не съязвить или не сообщить, насколько неполезный он выбрал завтрак. Ну почему гнев и желание заботиться не исключают друг друга?
— Готовы к операции? — спрашивает Харитонов, стоит мне усесться напротив.
Он выбрит идеально, волосы уложены, костюм отглажен.
— А вы готовы? Выглядите просто изумительно. Газетчики уже на подходе? — отвечаю вопросом на вопрос.
— Какая же вы язва, — фыркает.
Хорошо хоть мой внешний вид не комментирует. Хватает такта? Понимает, что другие заботы? Сначала, приехав сюда, я старалась выходить по утрам из комнаты только при полном параде, но, когда все мои компаньоны разъехались, плюнула на долгие сборы. Кого я пытаюсь обмануть? Как бы ни наряжалась, привычной Харитонову светской дамой мне не стать. Недосушенные волосы, джинсы и синяки под глазами — вот бессменные спутники типичного ординатора. Я совсем не чета мужчине в безупречном костюме.
Устав бороться со сном и фантазиями о чужом муже, а также в преддверии длинной операции, решаю позволить себе чашечку кофе. Мне нужен допинг. Один раз. Но удовольствие оказывается испорчено.
— Вам кофеин разве не запрещен? — мрачно спрашивает Кирилл, обнаруживая неожиданное беспокойство.
— Запрещен. — Не могу сдержать улыбку. — Но не больше, чем бессонные ночи.
Я почти вижу по глазам Кирилла, что он подумал совсем не о подготовке к операции. И я тоже думаю не о ней, но оправдываться за это не собираюсь. Пару секунд мы друг на друга смотрим, а затем он нервно сглатывает и берется за чашку. Я тоже поспешно прячу глаза. В общем, сделав вид, что мы только что мысленно не побывали в кроватях друг друга, молча продолжаем свой завтрак. Харитонов уходит первым.