Игрок
Шрифт:
— Предлагаю провести экскурсию, пока мои врачи повторяют анализы, — говорит Рашид.
— Повторяют анализы? — ощетинивается Жен.
— Именно. Не могу же я допустить до операции пациента, о котором ничего не известно.
— О нем все известно. У нас с собой сегодняшние снимки.
— Вас, кстати, это тоже касается. Сначала вас допустят.
— Кто?
— Кардиолог.
— Я
Жен
Рашид Мурзалиев! Только подумать, из всех мужчин пресловутого бара я выбрала того единственного, которому стоило бы оторвать причинное место! Козел, гад, сволочь! Я не буду на него работать. Может ну эту операцию? Будут и другие. Обязательно появятся, иначе не бывает. Интересно, он знал, кто я? Да нет, откуда? Просто встретил в баре незнакомку, которая, к тому же, совершенно бесстыдно указала на него пальцем. В таких ситуациях навряд ли станешь задумываться «а не Елисеева ли она?».
И каков итог? Вот как вы думаете, какой? Ага, я лежу на кушетке, подключенная к аппарату ЭКГ, и слушаю звуки живой природы, потому что должна успокоиться, а у меня после «радостной» встречи пульс зашкаливает! И потолок над головой просто вопиюще белый и ровный. Будто хирурги и строили. Злорадствую, представляя, как Мурзалиев штукатурит его лично, а Харитонов держит при этом стремянку.
Получив на руки заветный трофей, сначала я долго изучаю цифры. Возможно, эти предатели и планируют что-либо сказать Рашиду, но со мной делиться информацией не спешат. Точнее, наверное, существуют какие-то параметры допуска врача в операционную, просто меня никто в известность не ставил.
Стоя напротив двери, за которой, как мне сказали, прячутся судьи, я боюсь. Какого черта? Вроде без оснований, но кажется, будто я перед ними совершенно беззащитна. И ладно бы Рашид, с ним все ясно, но, когда Кирилл пропускал меня внутрь здания, я почувствовала, что с ним тоже будет непросто. Мне еще ни разу не удалось задать тон в отношениях с этим человеком. Каждый раз выворачивает все так, как удобно ему. Он ухитрился, подумайте только, жену от меня спрятать! И как догадаться, что еще скрывает? Флиртовал со мной, улыбался, а потом — едва прозрел — к жене, да поскорее.
Я приоткрываю дверь как можно более бесшумно, прохожу внутрь и вижу: все трое изучают рентгеновские снимки пациента. Интересно, свежие или еще «наши»? Кстати, а что это здесь делает Харитонов? Он же не врач. С другой стороны, он, кажется, снимками и не интересуется, просто стоит и ждет, когда будут улажены все дела, чтобы побежать домой, к Вере. Волосы на его затылке, кстати, уже заметно отросли, да и вообще он изменился — прежним стал, как с обложки. Будто и не было беды. Пытаюсь понять, что чувствую к нему теперь. Отвыкла за два месяца, но все равно что-то внутри щемит и рвется наружу. Ладно хоть целовать больше не тянет. Конец буйству гормонов на почве синдрома Флоренс Найтингейл.
В этот миг он, будто услышав мысли, оборачивается, а за ним и остальные. Застукана за подглядыванием. День с каждой минутой все лучше.
— Результаты, — говорю, по рассеянности улыбаясь и протягивая снимки с бумажками. Только потом вспоминаю, что передо мной предатели и быть вежливой и приветливой ни в коем случае нельзя. Вот засада! Как так получилось, что у нас с Яном одни и те же родители, но у него замашки пещерного человека, а я все время «здрасьте, пожалуйста, счастлива познакомиться»? И ведь даже не обвинить маму в скандальной связи с соседом, близнец-то у Яна человек — вопиюще воспитанный. Как бы сказала незабвенная Марла Сингер они с Адри «Доктор Джекилл и мистер М*дак» (отсылка к «Бойцовскому клубу»).
Пока Мурзалиев с Капрановым изучают мою карту (первый доказывает свою власть, второй — что не сунуть нос, куда не просят, он не в состоянии), я стараюсь не пялиться на последнего из присутствующих. Но это безумно сложно, потому что Харитонов тем же меня не балует. И когда мы на краткий миг все же встречается взглядами, это оказывается удивительно неловко. Мне непривычно знать, что он меня видит. Раньше только чувствовал, а теперь эти два компонента в сумме дают просто безграничную осведомленность, и легкая, непринужденная улыбка, с коей я познакомилась лишь недавно, такая светлая и изумительная, будто вновь превращает его в моего английского пациента. Убежать бы, развернуться и прочь! Я зря приехала.
Но никуда я не делась, до операции допущена ровно на три часа, а потому стою над распластанным на столе телом пациента, в то время как Капранов многозначительно поигрывает пальцами, будто не знает, какой из новых, сверкающих инструментов зацапать первым. Не использовать, только подержаться. Его невозможно не понять. На оборудование здесь не поскупились. Может, Рашид и гад, но он активно оперирующий хирург, у которого нет недостатка в средствах, и, естественно, операционные оснащены на зависть. Обидно даже.
— Я чувствую себя несчастнейшим из смертных, потому что не перепробую и половину игрушек, — сообщает Капранов. — Но у меня есть утешительный приз.
Молчу в ожидании продолжения, а он лишь:
— Ты должна была спросить: какой.
— Какой? — повторяю послушно.
— История твоего бурного джин-тоника с Рашидом.
— Нет! — рявкаю, опасливо стреляя глазами вверх — туда, где в окошке видны головы Харитонова с Мурзалиева.
— Один шаг от стола, — злорадно сообщает Капранов.
— Вы серьезно? Это же совершенно…
— Топай! Живо.
— Не выйдет! — шиплю.
— Еще как выйдет. Мой ординатор выйдет. Отсюда и вон в ту дверь, — скалится наставник, указывая десятым скальпелем в сторону раковин.
— За что мне все это? — И хотела бы схватиться за голову, но это не стерильно и приходится контролировать эмоции. Делаю шаг назад. — Ведь раз в жизни напилась…