Игрок
Шрифт:
— Я не собираюсь рыдать.
— Но носовой платок я бы на твоем месте взяла, — подмечает Ви. — Главное в благотворительном вечере — минимум косметики, максимум бриллиантов. Давай, маленькая садистка, заставь его яйца гореть. Каждый изменщик этого заслуживает.
— Он не изменщик, — восклицаю порывисто.
— БМВ против твоего рендж-ровера на то, что он в фантазиях вытворял такое, о чем его скучная женушка даже в книжках не читала. А ты его благопристойности совсем не помогаешь… Блин, из-за тебя глаз криво накрасила. Все, давай, дальше своими силами.
Когда мы с отцом под руку входим в зал, я с облегчением обнаруживаю, что основная часть мероприятия еще не началась. Ждут припозднившихся. Едва переступив порог, начинаю скользить глазами в поисках знакомых светлых волос. Не нахожу.
— Я выше большинства мужчин в этом зале, — шепчу папе на ухо.
— На таких каблуках — конечно, — отшучивается он, а я заливаюсь краской.
Я всегда была высокой, даже слишком, но переживаю по этому поводу редко. Мое тело меня никогда не устраивало, и причины для переживаний имелись более серьезные, чем необычный рост. Даже если бы я была первой красавицей школы, со мной бы все равно не дружили. Больных не любит никто.
По пути отец встречает немало знакомых, имена которых мне ни о чем не говорят. Приходится стоять рядом и улыбаться, сгорая от нетерпения. Минут двадцать мы кочуем от компании к компании, и, когда я мысленно начинаю готовить план побега от словоохотливого родителя, вдруг на пути нам попадается Рашид Мурзалиев. Оба мужчины замирают, скованные давней неприязнью и неловкостью от встречи на общей территории.
— Пойдем, засвидетельствуем свое почтение устроителям вечера, — отмирает наконец папа и тянет меня за локоть в сторону.
В любых других обстоятельствах я непременно бы настояла на разговоре, потребовала бы объяснений (ведь меня заверяли, что прошлое в прошлом, а разногласия позабыты), но так хочу найти Кирилла, что заставляю себя смолчать и послушно следовать за отцом. Оказывается, в отличие от меня, он прекрасно знает, где искать Харитоновых, и мне приходится всего лишь переставлять ноги. Что сложного? Да ничего, только внутренности завязываются в узел. Нервничаю. Что я сейчас увижу, что почувствую?
Вокруг Харитоновых собралась большая толпа — неудивительно, что я не заметила Кирилла раньше. Поначалу слышен только веселый голос моего пациента, но еще пара шагов — и он предстает перед нами во всем своем великолепии: облаченный в улыбку и обаяние, которыми щедро одаривает окружающих. Делает вид, что все в порядке, хотя я-то знаю, что это не так.
Упрямец. Как бы ни был Кирилл хорош этим вечером, без трости ему будет ой как непросто. И не только физически. Травмы редко затрагивают только тело. Как спрятанные под одеждой шрамы никогда не станут вновь гладкой кожей, так и характер не приобретет прежнюю покладистость.
Вдоволь полюбовавшись Кириллом и набравшись смелости, перевожу взгляд на женщину рядом с ним. Она маленького роста, сантиметров на двадцать меня ниже, с ладной, но не очень аппетитной фигуркой и настоящей ведьминской копной волос, еле-еле сдерживаемых шпильками. Приветливая, улыбчивая, одета правильно, как подобает леди на светском приеме. Платье до колена, нитка жемчуга на шее, на лице следов косметики почти не разглядеть, но это лишь подчеркивает замершую во времени юность и свежесть.
И тут меня посещает совсем не радостная мысль: я могу надеть платье, которое сделает меня идеальной, обвешаться украшениями, точно елка, но все это бессмысленно и пусто. Я потеряла ориентиры и не знаю, что делать, а ей ничего подобного и не нужно. У нее уже все есть. Мужчина мечты и уверенность в безмятежности будущего. Она не думает обо мне: вероятно, даже не знает. Для нее я никто. И пока я борюсь за вежливость и улыбку с подступающей к горлу горечью, она искренне радуется и держит под локоть Кирилла. К чему еще ей стремиться? Она может ездить в Германию, не присутствовать во время лечения мужа, не знать, что я целовала его в лифте, но при этом оставаться той самой. Единственной.
— О, Евгения Александровна, Александр Сергеевич, — зовет Кирилл, заметив нас. От такого чопорного обращения я вздрагиваю. Каждую букву проговорил, не хуже телевизионного диктора.
Замечаю, что Харитоновы-старшие тоже оборачиваются к нам, но куда менее радушны. Что ж, я бы тоже легко прожила без них.
— Познакомься, Вера, это доктор Елисеева, о которой я тебе рассказывал. Я ей многим обязан, — обыденно произносит он.
— Спасибо огромное, — кивает Вера. — Да я наслышана о том, что именно вы вытащили Кирилла из-под обломков, а потом поддерживали на протяжении всего лечения.
Говоря это, она даже руку к груди прижимает. Искренняя благодарность? Я с трудом сглатываю ком в горле. Если мне нужно было подтверждение равнодушия Кирилла — оно только что состоялось. Он рассказал обо мне своей супруге. Боже, неужели мне померещилось все его особенное отношение? Черт, я ни в коем случае не претендую, брак — это серьезно, навсегда и так далее, но хоть легкая искорка интереса… почему я не могу рассчитывать даже на нее? Неужели теперь придется намеренно избегать Харитонова на работе, пока боль не пройдет окончательно?
Кирилл
Речь и ступеньки. Двойное проклятье. Еле взобрался на сцену, а затем чуть не провалил выступление. Возможно, самое важное в жизни. Никогда не страдал косноязычием, но сегодня фразы пришлось из себя выдавливать. Старался не думать о случившемся, не вспоминать, но под обломками здания погибли не только посторонние люди: мои знакомые — тоже. И сегодня здесь их родные. Они заставили вспомнить все, что случилось тогда: боль, непонимание, темноту и один единственный голос, который вел к свету долгие недели.