Игры для патриотов
Шрифт:
— Никого. Погрузчики аппаратуры уехали ещё раньше, как только закончили крепёжку.
— И вы никуда не отлучались до самого взлёта самолёта?
— Так точно. Да и зачем… Я всегда провожаю самолёт.
— А что вы скажете о втором пилоте? Почему он не полетел?
Техник снова пожал плечами.
— Прихворнул капитан. С кем не бывает.
— И частенько он у вас прихварывает?
— Что вы! Он мужик крепкий.
— Может, не хотел лететь в Китай? Устал?
— Вы плохо знаете наших лётчиков: их мёдом не корми, лишь бы летать.
— Ну-ну. — Полковник достал сигарету, закурил. Выпустив неторопливо струйку дыма, снова уставился в глаза техника. — А
— Я думаю, без диверсии не обошлось, — ответил старший лейтенант без раздумий. — Отказать сразу три двигателя из-за неисправности не могли. Да и не только у нас падают. Вон в Америкке, в Италии…
— Оставим Америку и Италию. Вы сами утверждаете, что, кроме вас да экипажа, около самолёта никого не было, — возразил полковник.
— А вот тут закавыка, — окончательно успокоился техник и заговорил более уверенно. — Ночь была тёмная, дождь со снегом… Всякое могло быть. Только вот я ума не приложу, где можно было спрятать мину, чтобы вывести из строя сразу три двигателя.
— Вот тут-то и закавыка, — согласился полковник. — А как второй пилот насчет… — Полковник щёлкнул себя по горлу.
Парамонов помотал головой.
— Нормальный мужик. Порядок знает.
— Хорошо, можете быть свободны.
«Да, закавыка, — мысленно повторил Возницкий необычное словечко техника. — Если дело действительно в керосине, выходит, что только второй пилот последним соприкасался с топливными баками. Да и не мог реактив накануне или даже ночью попасть в баки — кристаллизация началась бы раньше, и кристаллы забили бы топливные фильтры при запуске двигателей… Рискнуть диверсанту пойти ночью на аэродром — тоже вызывает сомнение… И залить реактив в топливные баки голыми руками не так-то просто — не тащил же он с собой насос… А второй пилот не полетел. Давление, видите ли… Почему вел он себя так вызывающе дерзко? Слишком высокого о себе мнения?.. Мог, конечно, и компьютер дать сбой, но инженеры утверждают, что отключить сразу три двигателя он не мог… Вот и думай, ломай голову, что там произошло. А тут еще не вовремя Гайвороненко заболел, и „рентген“ его, похоже, ничего не высвечивает. А от того, как ты, полковник Возницкий, справишься с этим делом, зависит твоя карьера, светят тебе генеральские звёзды или в полковничьих погонах ходить…» Полковник посмотрел на часы. Без пятнадцати восемь. Надо поторопиться на ужин, иначе столовая закроется, а в гостинице нет даже буфета…
Холодная безвкусная котлета и мутный, пахнущий банным веником чай окончательно испортили ему настроение. Вспомнил о врачихе, так и не соизволившей доложить ему об анализе крови Кленова, хотел тут же, из столовой, позвонить ей домой, отчитать, но около телефона постоянно маячили официантки. Решил потерпеть до гостиницы, позвонит после доклада о своих безуспешных исканий генералу.
Гайвороненко лежал в постели, укутавшись двумя одеялами, но не спал, поджидал своего помощника и заместителя.
— Как самочувствие? — первым делом справился Возницкий.
— Как у бодливого козла, которому рога скрутили. Трещит голова. Вот наглотался таблеток — спасибо Тамара Михайловна принесла, — потею, а толку мало… Как у тебя?
— Похвалиться пока нечем. Все больше прихожу к мнению, что «Руслан» упал из-за диверсии. А последний, кто имел дело с топливом, — второй пилот. Ко всему, почему-то не полетел. Если бы реактив залили в баки раньше, скажем, ночью, двигатели забарахлили бы при запуске.
— Не обязательно, — возразил генерал. — Реактив мог медленно вступать в реакцию с керосином; кристаллы образовались через несколько часов. Кстати, о втором пилоте. Тамара Михайловна принесла мне анализ его крови. Можешь посмотреть, — кивнул Гайвороненко на тумбочку, где лежал листок. — У него повышенный лейкоцитоз. Подхватил где-то инфекцию. — Прокашлялся и продолжил: — Закажи мне на завтра машину. Надо съездить еще к месту катастрофы, на аэродром, побеседовать с часовыми, которые несли в ту ночь службу. В восемь соберемся у меня и обсудим предстоящие задачи. Утро вечера, как говорят, мудренее. А сейчас, извини, хреново себя чувствую. Спокойной ночи. — И укутался одеялами почти с головой.
Возницкому ничего не оставалось, как тоже лечь в постель.
Ночью Возницкий спал плохо, и, когда просыпался, мысли его снова и снова возвращались к катастрофе. Его версию о виновности второго пилота Гайвороненко, похоже, всерьёз не принял. А эта старая лиса знает что делает, и, видимо, у него есть что-то другое на примете. Что? — пытался разгадать полковник… Решил еще раз съездить на место катастрофы. Но что там можно увидеть, когда все засыпано снегом?.. Ещё раз побеседовать с часовыми… Да они, если и спали на посту в ту ночь, никогда не сознаются… Мудрит старик или в самом деле нашёл какую-то зацепку?
Конечно, если рассуждать логически, зачем пилоту гробить своих товарищей, устраивать катастрофу. Но логика логикой, а факты говорят другое. Летчик Беленко, тоже сын полковника, как говорили ранее, отличник боевой и политической подготовки, взял да и улетел в Японию на секретном по тем временам истребителе. Чего ему не хватало? Наверное, денег. Это по тем-то временам, когда честь, совесть были на первом месте. А теперь только о баксах многие и бредят. Вот и этот Кленов. Кто-то мог подкупить, уговорить подсунуть какую-нибудь бяку. А может, на чем-то и подловили. Но что он мог сделать, чтобы отказали сразу три двигателя? Инженеры ломают голову и не приходят ни к какому выводу. Остановились на реактиве. Но тоже очень сомнительно и маловероятно. Что за реактив, как его залить в баки? И чтобы закупорил сразу три топливопровода…
Так и не придя ни к какому выводу, полковник заснул лишь под утро. Разбудил его новый залп кашля генерала. Перегородка с соседним номером была такая хлипкая, что слышно было каждое его движение. Гайвороненко уже встал и занимался утренним туалетом.
На улице было еще темно, а в номере довольно прохладно, и вылезать из-под одеяла очень не хотелось. Но показать себя в глазах генерала лежебокой, неженкой полковник не мог. Энергично сбросив одеяло, стал заниматься гимнастикой.
— Полежал бы ещё, — заглянув к нему в номер, запоздало посоветовал Гайвороненко. — Это мне, старику, не спится, а тебе, молодому, сон слаще меда.
Выглядел генерал хуже, чем накануне: щеки обвисли, нос покраснел, как у пьяницы, под глазами и на шее морщины обозначились еще глубже. И ходил по-стариковски, шаркая тапочками по полу. Шерстяной спортивный костюм на его худеньком неказистом теле болтался, как на подростке, только не молодил его, а старил лет на десять.
— Зря вы встали, — пожурил генерала Возницкий. — Хотя и в номере не жарко, но на улицу вам появляться нельзя. Я прикажу, чтобы завтрак сюда принесли.
— Ну, зачем же, — возразил Гайвороненко. — Я уже встал, и теперь меня не уложишь — такая вот у меня хреновая натура. Да и разве улежишь, когда такое стряслось… Шестьдесят семь гробов… Сколько слез, сколько осталось сирот. И кто-то же виноват. Даже если техника отказала: кто-то её готовил, что-то недосмотрел, недоделал.