Игры марионеток
Шрифт:
Раньше он сам избавлялся от неугодных.
Делал это, не спеша, тонко плетя интригу.
Сценарий каждый раз был новым, и если бы вдруг стал доступен кому-то и понятен в полном объеме, поразил бы своей изощренностью и совершенством.
Но тех, кто был посвящен и мог оценить его труды по достоинству, со временем тоже становилось все меньше.
И, пожалуй, что не осталось совсем.
Впрочем, теперь он почти не плел своих сложных интриг.
Просто давал окружению
Работа, правда, все чаще оказывалась топорной.
Его коробило от грубости исполнения.
Но, в конце концов, это было уже неважно: протестовать не смели.
Ни внутри его империи, ни за ее пределами.
Последние годы Патриарху, да, пожалуй, всем знавшим его казалось, что пережитое сделало его если не бессмертным, то бесстрашным в абсолютном смысле этого слова. Он думал, что нет на свете ничего, что способно возродить в груди леденящую пустоту страха.
Чего было бояться теперь, кроме смерти?
Но смерти он не боялся.
Более того, часто и почти с удовольствием размышляла о ней, бессонными старческими часами сочиняя ритуал собственных похорон.
Но страх вернулся.
И семидесятилетний Патриарх вновь ощутил ненавистное ощущение холодной пустоты в груди.
Тело при этом стало противно влажным.
Как хищник, страх затаился на страницах тонкой кожаной папки, лежащей сейчас на столе, и прыгнул оттуда, как только он расстегнул мягкий замок на обложке
Документы в папке были результатом негласного расследования, проведенного по его собственному распоряжению.
Кондовые формулировки.
Акты экспертиз.
Записи телефонных и нетелефонных разговоров.
Распечатанные кадры оперативной видео— и фотосъемки бесстрастно свидетельствовали о том, что единственный сын и наследник — сумасшедший садист-убийца, насильник, наркоман и вор.
Последнее, впрочем, было известно давно.
В плену наркотической зависимости Алик оказался еще на студенческой скамье, вследствие чего, образование, начатое в престижном Кэмбридже, завершал в Москве.
Воровать он начал после смерти матери.
До той поры, нужды просто не было — мать не отказывала ни в чем.
Патриарх знал, что последнее время, она вынуждена была продавать свои драгоценности: запросы чада росли.
Знал, но не вмешивался.
Она страдала, и это была его месть.
Вернее, одна из многих ее составляющих.
Он хорошо все помнил.
И теперь за каждое, пережитое унижение, они платили ему сторицей.
Крахом надежд.
Сломанными судьбами.
Иногда — жизнью.
Он не забыл никого.
После смерти матери сын даже не пытался обратиться
Отцу казалось, что процесс полностью под контролем.
И до поры он не вмешивался.
Напрасно.
Как выяснилось только теперь.
— Как случилось, что этопрошло мимо тебя?
Пролистав папку, он вызвал начальника службы безопасности, старого сослуживца, и почти — друга.
С ним был откровенен, пожалуй, в большей степени, чем с кем — либо еще.
— Не совсем мимо… Я тоже получал информацию….
— Давно?
— Месяца три….
— Значит, полгода.
— Можно уточнить…
— Оставь! Да и не в том дело. Три месяца — полгода…. Почему ты молчал?
— Я не мог сразу…. Пойми, он же вырос на моих руках.
— Помню, как же. Ты его, пятилетнего учил водить машину. Сажал на колени и отдавал руль…. Значит, получается, ты его любишь, а я — нет?
— Зачем так? Я другое имел в виду. Нужно было все проверить. Могли ведь ошибиться, и подставить могли, и оклеветать, сам понимаешь….
— Ну и как, проверил?
— Заканчиваю проверку.
— Кто эта девушка? — палец Патриарха уперся в одну из фотографий на столе. Распоротое, изуродованное тело — такие часто показывают теперь в криминальной хронике.
— Да какая там, девушка! Танцовщица из варьете. Об этом можешь не беспокоиться, ни роду, ни племени — никто не вспомнит, что была такая…
— Не беспокоиться, говоришь? А мальчик? — он выдернул из папки еще одну фотографию.
— С этим — хуже. Дело в прокуратуре — с этой стороны проблем не будет. Но родители…. Отец слишком шумный.
— Слушай! — Патриарх, наконец, оторвался от папки и в упор взглянул на старого товарища. — Ты действительно впал в маразм, или меня считаешь старым маразматиком?
— Как ты можешь…
— Молчать! Девки без роду и племени, мальчики с шумными отцами…. Провались они все пропадом, неужели ты думаешь, что я не заткну глотку любому, кто посмеет….. Разве в них дело? Ты, старый осел, неужели не видишь, что он псих? Опасный псих? Маньяк. А если завтра он зарежет твою внучку? Или внука? А прежде изнасилует…. Что ты запоешь?!
— Не говори такое, прошу тебя! За ним можно присмотреть….
— Что же раньше не присмотрели?! Присмотреть! А когда я сдохну, что ты будешь делать?