Игры мажоров. Хочу играть в тебя
Шрифт:
— Я хочу, чтобы ты перестал делать вид, будто между нами ничего не было. Как будто ты никогда не любил меня. Как будто мы не целовались с тобой часами, не репетировали в зале с Ковалем, не танцевали. Как будто не выбирали мне платье, — я сжимаю и разжимаю кулаки, словно это хоть как-то поможет ослабить тупую, саднящую боль в груди. — И как будто потом не бросил в больнице именно в тот момент, когда я в тебе больше всего нуждалась. Ты тогда не счел нужным со мной объясниться, и теперь продолжаешь морозиться. Мы
— Мы были детьми, Маша, — чужим голосом говорит Ник, отпуская мой подбородок, — какая любовь? Все это глупости. И гормоны.
— Неправда, — мотаю головой и говорю громким шепотом, чтобы не разреветься, — не перекручивай, Топольский. Ты любил меня. Я же видела тебя в палате, сквозь повязку видела, ты целыми днями возле меня сидел. И слезы мне вытирал. А теперь говоришь, гормоны...
Его лицо остается таким же бесстрастным.
— Так сама же сказала, что бросил. Ушел. Какая же это любовь?
Больше не могу сдерживаться, вскидываюсь и впиваюсь в него невидящим от набежавших слез взглядом.
— Хорошо, тогда ответь на один вопрос. На один-единственный. И я скажу ок, это были гормоны.
Никита молчит, смотрит исподлобья, и я спрашиваю:
— Почему ты тогда так взбесился, когда увидел меня в ванной у Макса в одном полотенце? Зачем ты вообще приехал к Каменскому? И если тебе было на меня наплевать, почему ты начал с ним драться? Что же ты молчишь, Ник? Почему тебя это так задело, если это всего лишь гормоны?
Топольский молчит, шумно дышит. Я тоже дышу часто-часто, зажав руки в кулаки.
— Ты хочешь, чтобы я тебя любил? — холодно спрашивает Никита. — Так этого не будет, Маша. Я не способен на такие чувства, которые нужные тебе. Я не люблю тебя. Я вообще никого не люблю. И хорошо, если ты это себе уяснишь.
От его ледяного тона начинает бить дрожь. Мне реально холодно, хочется заползти под одеяло, прижаться к горячему телу того, прошлого Никиты и слушать, как бьется его сердце. Вот чего мне по-настоящему хочется.
— Но если я тебя не люблю, это не значит, что я тебя не хочу, — продолжает Ник все тем же бесстрастным тоном. — Ты же не думаешь, что я все эти четыре года проведу с тобой как в монастыре? Или ты хочешь, чтобы я на твоих глазах ебал других баб?
— Мне все равно, — смотрю в стену.
— А мне нет, — он пересаживается так, чтобы в него упирался мой взгляд. — Мы с тобой договаривались, что ты будешь делать все, что я захочу.
Щеки вспыхивают, только это не от смущения, а от стыда. Стыда за него, за Никиту.
— Хорошо, — говорю неожиданно покладисто.
Встаю с кровати, стаскиваю шорты с футболкой. Выгибаясь в спине, расстегиваю бюстгалтер и отбрасываю в сторону. Пальцами подцепляю трусики, тяну вниз. Дальше они скользят сами и плавно опускаются на пол. Переступаю через
Никита шумно сглатывает, похоже, первая линия обороны пробита. Но сколько их там, неизвестно, я даже пробовать не буду. Ни считать, ни пробивать.
От откровенного, жадного взгляда чувствую себя как на горящих углях. Горят не только щеки и уши, все тело горит. Никита придвигается ближе, нависает надо мной, упираясь рукой в кровать возле моего плеча.
Касается рукой лодыжки, проводит до колена, скользит по бедру, по внутренней стороне. А я как будто отдельно, ничего не чувствую. Мне даже не щекотно.
Пальцы продолжают скользить вверх по животу. Будто случайно задевают грудь, цепляют сосок, пробегают по ключице и впиваются в подбородок.
— Решила меня подразнить?
Смотрю в потолок, руками комкаю простыню.
?????????????????????????? — Ты хотел игрушку...
— Блядь, — он раздраженно дергается, выпуская мой подбородок. — Нахуя, Маша? Ну нахуя тебе эта любовь? Давай просто трахаться, вот увидишь, тебе понравится. Я нормально ебу.
— Давай, — усиленно разглядываю потолок, смаргиваю.
Он снова матерится, вскакивает с кровати. Собирает мою разбросанную одежду, бросает возле меня на кровать, а сам уходит в ванную, громко хлопнув дверью.
Через минуту оттуда доносится шум воды, а сквозь них пробиваются уже знакомые мне звуки. Быстро одеваюсь и выхожу из комнаты, аккуратно прикрыв за собою дверь.
Глава 32-1
Я сегодня целый день ничего не ела. К вечеру желудок сводит от голода, но я не выхожу из спальни, чтобы не пересекаться с Никитой.
Странно, я его так ждала, а когда он приехал, прячусь в своей комнате. Но я совсем, совсем ничего не понимаю. Он то холодный как лед, говорит будто острой бритвой режет, то внезапно этот лед раскалывается, и наружу вырывается настоящее пламя.
Как можно быть таким переменчивым? У меня бы уже давно кукушка улетела от таких качелей. Или может... Может, он просто прячется?
Никита всегда был порывистый, особо не скрывал эмоции. То ли не считал нужным, то ли не мог обуздать рвущиеся наружу чувства.
Значит, научился? Или я снова придумываю себе то, чего нет? Пытаюсь оправдать, выгородить. А по факту все именно так, как Топольский и говорит: он просто меня хочет. И зачем ему кого-то искать для секса, если есть я?
В конце концов желудок побеждает, и я выбираюсь на кухню. Когда прохожу мимо двери Никиты, сдерживаю порыв, чтобы не постучаться. Может он уснул, а я его разбужу. Он вернулся слишком уставшим и невыспавшимся, пусть поспит.
Приготовлю ужин и на него тоже, захочет — услышит запахи и спустится.