Игры с хищником

Алексеев Сергей Трофимович

Однако боженька все еще любил Сыча и сам разрешил задачу: Ольгу некому стало прикрывать и в один день ее уволили из университета за аморалку – после занятий целовалась со своим нежным юношей в аудитории. В то слишком нравственное время подобное считалось немыслимым грехом.

Она пришла домой подавленная и растерзанная и вызвала такой прилив прежних чувств, что появилась мысль: а не простить ли ей эту шалость? Тем паче отец в плохом состоянии. Пусть это послужит ей уроком на всю жизнь, к тому же Ольга клялась, что они только целовались и ничего другого не было.

Сыч подавил в себе слабость.

– Предупреждал тебя, это плохо кончится.

– Не бросай меня, – тихо и виновато попросила

она, зная, чем его можно взять. – Я без тебя теперь погибну.

На следующий день он подал на развод, приложив к заявлению копии объяснительных и приказ ректора об увольнении за аморальное поведение. И все равно им дали время на размышления, которое Сыч провел в борьбе с собой: перед глазами все еще маячило беззаботное время, когда они встретились и потом долго захлебывались от счастья, и когда еще он не уловил сходства Ольги с Ритой Жулиной.

Их развели в ЗАГСе, поскольку не было детей, и, освобожденные друг от друга, они вышли на весеннюю улицу. Как назло, светило слепящее солнце, пахло тополиными почками, и в теплом ветре было предощущение добра и счастья – как во время их встречи. И вдруг закрутило, заломило душу: неужели все? И больше никогда ничего не будет? В порыве чувств от этой боли Сыч взял Ольгу за плечи, притянул к себе, но ничего сказать не успел, поскольку увидел, что на углу ЗАГСа стоит и страдает, переминаясь, юноша-студент.

А Ольга ждала того, что он должен был сказать! И рот был приоткрыт...

Сыч дыхнул ей в губы и сказал:

– Иди, тебя ждут... Прощай!

Она пошла без оглядки, уверенной походкой сильной женщины. Студент попытался взять под локоток – отмахнулась и не удостоила взглядом. Он забежал с другой стороны, жарко заговорил, склоня к ней голову. Какое-то время она шагала гордая и безучастная, затем чуть снизила темп, взяла юношу под руку, и они удалились по весенней, яркой улице.

Осенью он услышал, что Ольга вышла замуж за этого студента и что ей удалось восстановиться на преподавательскую работу, только уже в другом вузе. Потом около года о ней не было никаких вестей, а точнее, он уже не интересовался дальнейшей судьбой бывшей жены, погрузившись в учебу.

Уже следующим летом узнал, что Ольга родила девочку и живут они со своим студентом прекрасно.

И как-то непроизвольно позавидовал мальчишке, которому удалось то, что не удалось когда-то ему.

Эта зависть заставляла его часто вспоминать Риту Жулину, думать о ней, представлять, как она живет и где, – ее предсказания сбывались и колдовство все еще действовало. В то время партийный или советский чиновник даже районного уровня обязан был быть женатым, семейным, это чтобы исключить соблазны холостяцкой жизни и строго блюсти нравственность. Спастись от неминуемой женитьбы можно было лишь, например, заполучив справку о мужской несостоятельности, однако такой документ мог и навредить: молодого и больного никто продвигать не станет.

Сычу с легкостью удавалось уворачиваться от женитьбы, потому как в личном деле была описана история первого брака, на любых собеседованиях с высоким руководством вызывающая сочувствие. Однако эта причина постепенно устаревала, бумаги желтели, и ему все настойчивее предлагали завести семью. Благо, что невест, всевозможных дочек и племянниц товарищей по работе, было предостаточно, а он был завидный жених. Однако он знал, что если женится, то избранница его будет опять похожа на Риту и снова все повторится; Сыч искал в кандидатках ее скрытые черты, а не находя, терял интерес.

Однажды его пригласил сам товарищ Баланов. Он занимал тогда не совсем понятную должность в ЦК, одновременно отвечал за кадры, партийный контроль и курировал МИД. Его имя вслух произносили редко, обычно неким трепещущим шепотом и никогда не поминали

всуе. Был он человеком закрытым, необщительным и практически недоступным. Никто толком не знал ни о его личной, ни о семейной жизни, да и узнавать не пытался. Иногда его можно было увидеть на заседаниях, где он всегда молчал и что-то записывал, или в коридорах, когда самоуглубленно шел, сильно припадая на левую ногу, и здоровался военным кивком головы, при этом никого не замечая. Заглянуть ему в глаза и поговорить накоротке можно было лишь если он пожелает этого, например, на собеседовании перед утверждением в должности первого секретаря горкома – партработники ниже рангом его не интересовали. При внешнем суровом и даже грозном виде голос у Баланова был негромким и чуть вибрирующим, так что все время приходилось вслушиваться.

Встреча считалась строго конфиденциальной, хотя ни о чем особенном не говорили, напротив, беседа казалась скучной, как в отделе кадров, поскольку задавались простые вопросы и, конечно же, о семейном положении, хотя все это было написано в личном деле. Помнится, Баланов рассеянно выслушал краткую историю первой женитьбы и развода, сделал какую-то пометку и стал спрашивать о друзьях и знакомых – они интересовали его больше, и особенно те, с кем учился в Совпартшколе при ЦК. Закончился разговор совсем уж бытовым наказом непременно завести семью, и лучше всего в ближайшее время.

Несмотря ни на что, Сергей Борисович расценил эту встречу как знаковое событие и непроизвольно стал жить с предощущением, что вот-вот произойдет нечто грандиозное. Он еще не знал, что готовится переворот и свержение Хрущева, и когда все это произошло, Сергей Борисович оказался на месте своего бывшего тестя Луткова, хотя исполнить наказ Баланова не успел и оставался холостяком.

Вскоре после развода с Ольгой он месяц отдыхал в пансионате на юге и там познакомился с внучкой начальника Генштаба, Натальей, своей ровесницей. И как это бывает от жары, безделья и скуки, они начали искать совместные приключения и развлечения, исход которых был закономерным. Таясь от всевидящих и вездесущих глаз таких же отдыхающих, они встречались по ночам в парках, в беседках, на пляжах и даже в море. Как только выдавалась возможность, бросались друг к другу с такой жадностью и силой, что потом оставались синяки. Весь отдых прошел в поисках уединенных мест, и когда пришло время расставаться, наобум, повинуясь сиюминутным чувствам, Сыч сделал предложение. Наталья мало что рассказывала о себе, но по ее голодной страсти угадывал, что внучка маршала не замужем, и не сомневался в своих выводах. Однако лишь при расставании Наталья сказала, что ее муж – генерал, и у них есть двое детей, и что она никогда не разведется с ним, ибо жизнь уже состоялась.

На юге он и рассмотреть не успел, похожа ли она на Риту, но когда они начали встречаться в Москве, обнаружил сходство еще более сильное, чем у Ольги. У внучки маршала ко всему прочему были темные глаза, и самое главное, что осталось незамеченным в южной жаре и соленой воде, – запах дыхания. И от всего этого Сыч начал распаляться: курортный роман грозил перерасти в бурные события и Наталья стала остужать его, причем запрещенными средствами. Однажды устроила все так, что они встретились с ее мужем, даже не подозревая, кто их свел, возникло нечто вроде мужской дружбы – летали на охоту за белым медведем, потом на рыбалку в Североморск. Когда женская хитрость обнаружилась, когда генерал познакомил его со своей женой, Сыч отчего-то мгновенно вспомнил ситуацию, как они вместе с фронтовиком встречают у проходной одну девушку, Риту Жулину. Танкист застрелил его и потом страшно жалел, что убил не соперника, а такого же солдата, прошедшего войну, и что объект поклонения, приведший к трагедии, недостоин этой смерти.