Игры скучающих купидонов
Шрифт:
Настало самое время кричать, звать на помощь, но Нинель словно оцепенела.
За спинами обоих мужчин распахнулись белые крылья. В руке темноглазого появилась стрела, что светилась ярким золотом, а в ладонях светлоглазого заклубилась пелена, которую он, печально вздохнув, накинул на голову подсудимой.
И сейчас же в мыслях Нинель понеслись видения всех ее неблаговидных поступков, некоторые из которых уже и позабылись, так давно они случились. И чем больше их было, тем сильнее пелена тянула к земле. Казалось, что ноги не выдержат и подкосятся, и стукнется Нинель лбом о начищенный до блеска паркет, но нет, удержалась и даже стояла ровно, хотя давил на плечи гнет немалый.
Она попыталась скинуть пелену, рвануть ткань с головы, чтобы вздохнуть свободно, но ловила руками лишь воздух да пряди растрепавшихся волос.
— Что это?!
— Наказание, — произнес тот, кто держал в руках сверкающую стрелу. На нее нельзя было смотреть без содрогания. — И тем тяжелее оно станет, чем больше зла совершишь.
Нинель рухнула на колени, не в силах остановить всплески памяти, что причиняли почти физическую боль. И звенело в ушах одно единственное слово, в которое она никогда не верила, считая выдумкой тех, кто готов жить в шалаше.
«Любовь, любовь, любовь, любовь…»
— А-а-а! — закричала она, хватаясь руками за голову. — Любви нет!
— Любовь — это награда, — темноглазый ангел тронул золотой стрелой лоб Нинель и остановил хоровод страшных мыслей. — И ты получишь ее, если сделаешь все правильно.
— Что я должна сделать? Что?!
— Пелена подскажет, — мягко произнес второй ангел и… растаял в темноте.
Утром Нинель проснулась с сильной головной болью. Рядом на тумбочке стояла початая бутылка шампанского. Скинув с себя покрывало, хозяйка усадьбы поморщилась — фужер, в руках с которым она заснула, покатился и хлопнулся об пол с другой стороны кровати, разлетевшись на сотню мелких осколков.
«Надо меньше пить, — подумала Нинель и поплелась в ванную комнату. Рассматривая свое безупречное лицо в зеркале, она запоздало сообразила, что муж опять не ночевал дома. Его подушка не смята. — Тревожный звоночек. Интересно, что на этот раз придумает в свое оправдание?»
Как же сильно ей нужен был ребенок! Он — гарантия того, что Замков до конца своих дней не сможет отделаться от его матери.
— Ох! — острая боль прошила ее тело. Нинель согнулась пополам. — Что это?!
И тут же засмеялась, хотя на глазах навернулись слезы.
— Нет, это бред! Какая пелена, какие ангелы? Сон, это лишь страшный сон.
Но коленки предательски дрожали.
— Надо бы написать его жене, что я уже беременна, пусть позлится, — это была всего лишь проверка, но нестерпимая боль между лопатками заставила закусить губу.
Самое страшное, что боль уже не отпускала. Лежала огненным камешком на сердце. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Саша! — позвала Нинель, тяжело опираясь на перила лестницы, ведущей на первый этаж.
— Да? — глаза младшей сестры тревожно мерцали. Она стояла в школьной форме — в плиссированной юбочке и в жакете с эмблемой, и казалась такой юной, такой беззащитной…
«Как я могла так поступать с ней?» — невольно подумала Нинель и удивилась, почувствовав, что боль потихоньку унимается.
— Павел не звонил?
— Нет, — сестра отчего-то побледнела.
«Боится меня?»
— Хорошо, иди. Ты уже опаздываешь.
Мужа она нашла в кабинете. Он спал на диване, даже не раздевшись.
Нинель стояла над ним, прижимая дрожащие пальцы к губам.
Алексей выглядел плохо. Черные круги под глазами, щетина на дряблых щеках.
«А он похудел…»
— Нинель? — мужчина резко поднялся, но тут же привалился к спинке дивана. Видимо у него закружилась голова. — Что случилось? — Замков-старший устало потер лицо и только после этого заметил, что с его молодой женой не все в порядке. — Ты плачешь? У тебя что-то болит?
— Да, — она встала на колени и положила ладони на его руки. — У меня болит душа.
— Если ты беспокоишься обо мне, то не надо. Я сейчас умоюсь и опять буду как огурчик, — Замков даже попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой.
— Леша, ты прости меня за все…
— Нинель, ну чего ты… — он потянул ее за руки. — Вставай, ты простынешь. Я выключил в кабинете отопление.
— Леша, отпусти меня…
Он испуганно выпустил ее ладони, думая, что причинил боль.
— Отпусти меня совсем. Я… — Нинель выдохнула, — хочу уйти.
— Это из-за того, что я не могу подарить тебе ребенка? Ну, хочешь, я пойду к врачу. Говорят, сейчас медицина творит чудеса…
— Леша, — Нинель уже не могла не плакать, — ты хороший, очень хороший. И жена у тебя хорошая, я наговаривала на нее от зависти.
— Ты моя жена…
— Не надо. Я видела ее фотографии у тебя в телефоне. Ты еще любишь свою первую жену, хотя боишься в этом признаться. А я… я всего лишь увлечение… Затянувшееся увлечение… — Нинель встала. — Дай нам время собраться. Сашу нужно вернуть в родную школу. Мы поедем домой.
— Нинель…
Она шла, выпрямив спину, ни разу не оглянувшись. Только что с ее плеч упал тяжкий груз.
«Я начну все сначала, я начну все сначала…» — шептала Нинель, собирая вещи в чемодан. Она не брала с собой подарки и все то, что получила, живя в особняке, где она заняла чужое место. «Как лиса, которая выгнала зайца из его лубяной избушки».
Александра восприняла известие о разводе сестры с Алексеем Замковым спокойно, но возвращаться в родной город отказалась.
— Ты не переживай за меня, — говорила Саша, стоя на вокзальном перроне. Поезд уже подали. — С понедельника я пойду в школу-интернат для одаренных детей, документы уже там… Павел помог.
Из глаз Нинель опять потекли слезы.
Старшая сестра особенно много плакала в последнее время.
Но удивительное дело — слезы приносили ей облегчение. Словно с ними выходила вся та грязь, которую она успела накопить за свои неполные тридцать лет.