Игры скучающих купидонов
Шрифт:
Вроде и бензозаправку миновал, и свернул на указателе, а поди ж ты очутился в чистом поле, где снега по грудь, а вожделенные огни деревни (черт, уже стемнело!) дразнятся почему-то из-за реки, утянутой в корсет из крутых берегов. Знать бы еще, встал ли лед, а то так недолго очутиться в компании русалок.
«Интересно, а они празднуют Новый год?»
Да, Никита был уже нетрезв. Выехал из Москвы как стеклышко, а тут уже набрался. От холода и отчаяния. Уже и бензин на исходе, а он все утюжил и утюжил левый берег реки и никак не мог в этой снежной круговерти найти мост или какую другую переправу. Ведь был же мост? Не перелетела же Берта на другую сторону по воздуху?
Бутылка дорогого коньяка, подаренная субподрядчиком, кусок пирога с капустой и яйцами, заботливо подсунутый Ириной Аристарховной — старейшей сметчицей, помнящей счеты-абак, и ящик купленных еще в Москве мандаринов — вот и все, с чем Горелову предстояло встретить Новый год.
Он уже ясно представлял, как раскопают по весне его машину, а в ней обнаружат труп, обложенный мандаринами и добро политый коньячком.
Никита хмыкнул. Именно так выглядел рождественский гусь на противне, что вкусно готовила бабка. А ведь хотел на обратном пути и к ней заскочить. Вон и гостинец приготовил — конфеты ее любимые и шубу в пол. Стара бабушка стала, все время мерзнет…
Вспомнив, что есть-таки теплая вещица в его машине, Горелов пошел разворошил сверток, стянутый бантом, и накинул шубейку на плечи словно кавказскую бурку. Застегнул на пуговицу-брошь под шеей.
А ветер крепчал и норовил содрать пушистый полог.
Нет, Никита помирать не собирался. Он не он, если не перейдет этот чертов Рубикон. Надо только постараться шею не сломать, спускаясь по крутому берегу, а там хоть перебежками, хоть ползком, но выберется.
— Гав! — сказали рядом.
— Волк, что ли? — вытаращил глаза Горелов и на всякий случай переложил бутылку в руке по-другому, не обращая внимания, что льющийся из горлышка коньяк портит и шубу, и дорогой костюм.
«А еще, блин, вместо крепких ботинок, в которых привык по стройке ходить, напялил туфли лаковые. Пижон. Ногами отбиться не получится».
Почудилось то или нет, а может свет фар и ветер подшутили над отягощенным спиртным зрением, но волк укоризненно покачал головой. А потом произнес (вот тут точно коньяк виноват):
— Дурак ты, Горелов. Разве ж волки лают? Собака я.
И опять пару раз гавкнул. Стало быть, чтобы Никита поверил. Помахав для наглядности хвостом, пес потрусил к реке, на мгновение пропав за сугробом. Потом, поняв, что недогадливый человек стоит и стеклянно смотрит на то место, к которому следовало идти, вернулся назад и опять гавкнул.
— Да ступай уже за мной, увалень!
— Я сплю? — спросил Никита и икнул.
— Ну конечно же спишь, — успокоил пес. — Поэтому иди за мной и ничего не бойся. Во сне трудно покалечиться.
— Куда пойдем? К русалкам? Погоди, я мандарины с собой возьму. Какой Новый год без этого…
— Галина, куда-то наш Амур запропастился! Почти три часа ищем! — в окно Романовой постучался Богдан. Хорошо, что с не подветренной стороны, иначе и открыть бы не смогла, снега намело до самой форточки. — Может, этот кобель к тебе приблудился?
— Нет, Богдан. С этим у меня плохо, — Галка вздохнула и потуже запахнула шаль.
«Даже Горелов не приехал, хотя обещался». Из-за него никуда не пошла. Ни к родителям Ключевой, ни в поселковый клуб, где молодежь собралась на дискотеку. Ждала до последнего.
Стоит теперь немым укором подарок, приготовленный для друга — ваза, по ободку которой кружатся в хороводе три фигуры одноклассников: Никиты, Женьки да самой Галки. Разбить ее, что ли?
— Обходят кобели мой дом стороной, — вновь вздохнула Галина да криво улыбнулась. — Вот и ты, Богдан, после знакомства ни разу не заглянул на огонек.
Все надежды, что любовь к Никите можно забить новой, не сбылись. Богдан хоть и был красавчиком и взбаламутил весь поселок, человеком оказался скромным, ни на какие бабские уловки не поддающимся. Сидел дома сиднем карачаевским.
В те смутные две недели поселковые власти даже подумывали, а не переименовать ли им Тихие воды в Бурные. Девки чего только не делали, разве что в трубу не лезли, чтобы добиться расположения «пейсателя», но ни на одну из них Богдан не взглянул, отчего вскоре по поселку поползла лихая молва. Стараниями Кулемы разнесся слух, что Богдан женоненавистник или по-простому «пидер». А что еще могли придумать бабы, считающие себя первыми раскрасавицами, на которых покуситься ангелоподобный представитель мужеского полу не возжелал?
Честно говоря, это спасло Богдана от мордобоя. Да и дамочки, грустно повздыхав, что «такой экземпляр пропадает», вернулись к прежним избранникам. Правда, пришлось малость потерпеть.
Если не вышло набить морду сопернику, парни отыгрались на своих неверных половинах — пар выпустили в виде насмешек и подтрунивания. А после, когда из женской части можно было вить веревки, милостиво согласились «строить отношения». Во время примирения любовь всегда сладка.
Поселковый совет потирал руки, ожидая осенью демографический взрыв.
Приближался Новый год, а воздух, словно весной, пьянил. Если кто-то и прибывал погостить из города или даже из столицы, уезжать не торопился. Чувствовал в теле легкость и готовность к любовному куражу.
А все из-за «пейсателя».
Вездесущий Амур с радостью поделился добытой информацией.
— Не стоило тебе свой лик показывать, — Проф осуждающе покачал головой. — Зачем люд неземной красотой смущать?
Но посмотрел на Ассиса с такой нежностью, что Амуру стало неловко.