ИГРЫ СО ЗМЕЕМ
Шрифт:
ИГРЫ СО ЗМЕЕМ
У меня каменное сердце. Если разбить такой камень, внутри найдешь змею. Эта змея - моя любовь.
Виктор Гюго "Человек, который смеется"
ГЛАВА 1
12 ноября 2019 г.
Сегодня ночью её тело особенно страстно томилось тоской о нём.
Перед глазами пестрели отрывки их последней встречи: вот он не спеша подходит
Её тело предательски выгнулось навстречу ночи. Однако, единое, что окутывало эту брошенную, запыленную болью спальню – это дух одиночества, скользивший сквозь стены и пробирающийся вглубь её одеяла. Хватит. Она твёрдо решила, что справится и будет дальше блюсти эту дистанцию, дабы не броситься вниз со скалы, когда она обрушится. Он не тот, кто вовремя схватит её за руку. Но иногда кажется, что все эти преграды – не что иное, как испытание на прочность: Джесс, долго ли ты сможешь сдерживать себя? Нет, не стоит давать им шанс, ибо никакого «мы» не существует. И он - это всего лишь призрак детских сказок, которые она сама придумала одной из таких удушливых, июльских ночей. Пальцы холодно прижались к полу и пробежались прямиком к кухне. Она быстро схватила бокал и наполнила ярко-красной жидкостью. Любовалась, как реки хмельного напитка разливаются у краев сосуда. Она собиралась осушить очередной бокал, но отвлеклась из-за раздавшегося в тишине звонка в дверь. Сердце мимо воли окутал страх. Уже ближе за полночь и более того, гостей она совсем не ожидала. Едва слышно она стала пробираться к проходному холлу, внемля лишь ударам сердца, которые били в виски с бешеной скоростью. Она даже не заметила, как сделала несколько нетерпеливых глотков обжигающей жидкости. Возможно, удастся сделать вид, что её нет дома. Свет и так повсюду выключен, несколько свеч не будут освещать её квартиру с необходимой для обзора видимостью. Поднявшись на носочки и сделав над собой определенное усилие, ей таки удалось дотянуться до дверного глазка. Словно оцепенев, Джесс застыла на месте, не в силах пошевелиться. Затем она механически потянулась к замку и раздался заветный щелчок.
– Тоже не спится? – С ноткой иронии и непринужденности произнес он, зажимая в левой руке букет нежных, раскрывшихся бутонов белых роз. Улыбка не сходила с его лица, ни смотря на все тщетные попытки, скрыть её хоть каким-то образом. Виной всему была неловкость, скользившая между ними, да и весь вид Джесс, ошеломленно смотрящей на своего неожиданного гостя. Казалось, она не понимает происходящего и не может вернуть себе способность говорить. В отличие от неё, Джим был готов к нечто подобному и посему с какой-то долей озорства разглядывал её маленький силуэт, вжавшийся в столь узком дверном проёме. В руках неизменный бокал красного полусухого, а на теле – несколько лоскутков бархатной материи, разливающейся по её округлостям подобно ожившему золоту. Еще секунда, и его здравомыслие тоже останется далеко позади. А разве не за этим он приехал?
– Что ты… - Начала было говорить Джесс и зарделась, неловко откидывая локоны тёмных волос с лица. Перед ней стоял человек, с которым сейчас меньше всего хотелось говорить, поскольку ей с трудом давался каждый вздох. Что может быть мучительнее, нежели борьба двух любовников, скрытых от посторонних мглою ночи? Только то, что двоих может связывать нечто большее, нежели только страстная тяга тел. Преодолев условную дистанцию, сметая перед собой все былые годы, он сделал решающий шаг вперед и кажется, сломал им обоим жизни.
Джим в искуплении притянул её к себе и стал жадно целовать; целовать так сильно и яростно, словно хотел отравить эти полные, сухие губы ядом мщения за столько лет удушливого томления. Он хотел почувствовать какова же на вкус близость этой миниатюрной, загадочной девушки, которая своим образом заставляла его провести немало бессонных ночей в ожидании этого самого момента. Он ненавидел её, презирал, восхищался, хотел забыть – но снова и снова искал встречи, ещё больше проклиная судьбу за те чувства, которые они испытывали друг к другу и не могли преодолеть силой разделяющих вёрст.
Словно издали он услышал её обрывчатую фразу: мы прокляты и после этого их мир окончательно пошатнулся и замер. Всё, что существовало вокруг - свелось к немой абстракции; а то, что было раньше - к бессмысленному существованию. Они не заметили, как молниеносно оказались без одежды и теперь поедали друг друга не только взглядами, но и губами, запястьями, венами…Каждая частица их тел направлялась на встречу другой, не в силах удерживать всепоглощающие порывы нежности. Он смаковал запах её нагого тела и благоговел перед изысканным, словно выточенным из мрамора, изгибом стройного бедра. Она же, уповала на всю тяжесть его грузного, словно гора тела, и всякий раз дрожала, ощущая, что это больше не фантазия. Их крик раздавался отовсюду эхом искупления и не внемля себя от счастья, они всё дальше и дальше пробирались вглубь постели, изведывая новые стороны своих окаянных желаний. Вверх – вниз. Медленно – быстро. Они знали, что их ждет осуждение – укоризненные слова, перешептывания, клубки интриг, но именно в этот миг всё было пылью, и единое, что имело значение – это связь рук, исполнявших танец воскресшего вожделения. Скомканные простыни. Небрежно разбросанные вещи. И опрокинутый бокал вина, что растекается по полу, наполняя своей алой краской букет чистых, светящихся роз. Каждая деталь сей будоражащей картины наполняла её новыми линиями, создавая эффект старой кинематографической ленты.
Они практически не говорили. Даже когда свет утреннего солнца будил их и возвращал к былой жизни – они продолжали отдавать всех себя владыке ясных звёзд. Любовники всегда хотят многое рассказать друг другу, но по обыкновению, как только сталкиваются с возможностью провести время гораздо более приятным образом – забывают, что владеют словесным искусством. Да и Джесс с Джимом уже достаточно натерпелись. Последние годы они были вынуждены либо молчать, либо искать пути перекинуться несколькими фразами. До чего же больно и невыносимо только и думать об одном человеке, желать знать, чем он дышит и чувствует, но вместо этого – оставаться холодной жертвой обстоятельств. Но самое ужасное, что первично – они врут самим себе. И даже докапываясь до правды – не в состоянии ничего изменить. Играют роли счастливых: притворяются, что их жизни беззаботны, случайно встретившись на улице; рассказывают свои истории так, словно действительно так всё и ощущали…И лишь расставаясь, когда он в очередной раз убегал от неё, а она стояла беспомощно у подъезда глотая предательские слёзы – им обоим казалось, что вся их вселенная рушиться.
Они виделись трижды в неделю. Искали случай, когда его жена уезжала к родным, подолгу оставалась на банкетах или же улетала на отдых с подругами. Джесс бежала пораньше с работы, на ходу ловив первое встречное такси, и приезжала в их квартиру заранее, чтобы успеть приготовиться к его приезду. Иногда уже заставала его там, в этой фирменной тёмно-синей рубашке с закатанными рукавами, когда он откупоривал очередную бутылку вина или готовил ужин для двоих. Они совершали вместе покупки и подолгу смеялись, когда он возил её в продуктовой телеге по всему супермаркету, на ходу бросая в неё пачки с хрустящими чипсами. Они подолгу шептались, сидя за самым дальним столиком уютного ночного заведения «Lecron» и постоянно держались за руки, словно боялись, что отпустив – потеряют навсегда. Они готовили вместе пиццу, периодически изваливаясь в килограммах муки, совсем забывая о времени (первые несколько раз пицца сгорала). Они подолгу танцевали, отдаваясь медленному, истомному музыкальному велению и каждый раз, касаясь друг друга их руки всё еще поневоле дрожали, не веря в реальность происходящего. Он рядом – и это более не миф. Джесс подолгу не могла разомкнуть объятий этого громоздкого, крепкого, словно медведь, мужчины. Она столько отравленных дней думала об этой близости, что теперь его присутствие рядом – по-настоящему опьяняло.
Весь центр их мира – переместился на ложе, где они уповали и клялись своим телам в жалящей верности.
Но что более важно, их души так же крепко впивались друг в друга и срастались, становясь одним целым. Они оставили позади много ошибок и боли, которую причинили как себе, так и другим, но вместе с тем, дали выплеск кое-чему более важному – своим долго ожидающим чувствам. Эта болезнь никак не хотела уходить прочь, наоборот же - всё более тесно связывала их, как под покровом ночи, так и при первых проблесках утреннего света.