Их любовник
Шрифт:
Так что дома, пока Бонни был в душе, я позвонила Кею. Сюрреалистическая картинка, правда же? Тайком от любовника звонить мужу. Прелесть просто, хоть водевиль пиши. Только мне было не до водевиля.
По счастью, я застала Кея одного и в дороге, а не очередных суперважных переговорах или встрече с очередными политиками. Хорошо, что у меня есть мой Бонни и мои романы, а то я бы возненавидела его корпорацию.
— Я ужасно соскучилась, ты когда приедешь?
— Послезавтра. Я тоже соскучился по вас. Надеюсь, синьор Кастельеро вел себя прилично?
Я хмыкнула. Кто бы сомневался,
— Как настоящий политик: морочил, увиливал и давил на больные мозоли. Но мне не хамил, если ты об этом. Кей, я волнуюсь за Бонни. С него станется поехать на Сицилию одному и влипнуть в очередную дядину манипуляцию.
— Не в этот раз, Колючка. Не волнуйся, все будет хорошо. Ты просто поговори с ним, ты умеешь. Британские ученые это не раз доказали.
Я невольно улыбнулась. Британские ученые, о да!
— Я люблю тебя, Кей.
— Я тоже тебя люблю, моя нежная Роза.
Казалось бы, Кей не сказал ничего особенного, не дал мне инструкции к действию, но почему-то после разговора с ним я успокоилась. Наверное, у меня муж все же волшебник. И сегодня британские ученые это доказали еще раз.
Кстати, я уже знаю, как и о чем хочу поговорить с Бонни, и это будет совсем не похоже на наши прежние откровенные разговоры. Потому что сегодня я не буду спрашивать, а буду рассказывать сама. Есть такой способ психотерапии, мне Манюнюэль как-то объясняла, я ей даже сказки для практики писала.
К возвращению Бонни из душа я зажгла на подоконнике три свечи, заправила кальян, собрала на постель все подушки и потушила электричество. Сама оделась в длинную шелковую сорочку на бретельках. А волшебную коробку с игрушками убрала в тумбочку, чтобы не отвлекала.
Когда Бонни пришел, одетый в одно лишь полотенце на бедрах, я поманила его на постель.
— Мы играем в тысячу и одну ночь? — спросил он, скинув полотенце и устроившись рядом со мной, полулежа на подушках.
— Не то чтобы в тысячу и одну ночь, но мне в голову пришла одна мысль, и я ее думаю. Подумаешь вместе со мной? — я подала ему трубку кальяна.
— Мысль, хм… — он тоже затянулся, прикрыв глаза. — Это интересно. Новый роман?
— Не то чтобы роман, скорее просто история об одном драконе… нет, пожалуй, об одиноком драконе, зимнем лорде и четвергах. Грустная и трагичная история.
— Со счастливым концом?
— Не знаю, я пока не придумала. Но знаю, что она будет называться «Дракон по четвергам», или «Драконий четверг», как-то так. И в этой истории будет смерть и предательство. И еще любовь. Безумная любовь к небу. Мне нужен слушатель, а может быть и режиссер. Или актер. Я еще не знаю.
— Я могу быть актером для тебя. Или режиссером. Или просто слушателем.
— И не боишься трагедии? Знаешь, в этой истории может разбиться чье-то сердце.
— Тогда ты соберешь его из осколков, склеишь своим дыханием и оживишь поцелуем, — Бонни улыбнулся так, что мое собственное сердце забилось быстрее.
— Думаешь, поможет?
— Конечно. Я знаю.
— Ну ладно, тогда… только в этой истории не будет прекрасной принцессы. Я предупредила.
— Рассказывай уже, Шахерезада.
— Представь себе: ночной Нью-Йорк с высоты птичьего полета, реки огней, моря эмоций и запахов, — начала я, устроившись головой на плече Бонни. — Дракон летит над городом, купается в ласковых воздушных потоках, не обращая внимания на полицейские вертолеты: они кружат неподалеку, как осенние листья. Его крылья сильны, тело совершенно, он — всемогущ и бессмертен… и почти не помнит, зачем нужно отказаться от крыльев, стать таким же как те, внизу — маленьким, жалким, беспомощным человечком. Но почему-то знает, что нужно. И, отсалютовав вертолетам фейерверком огня, исчезает со всех радаров. Просто исчезает, как будто его здесь не было. А потом приземляется на крышу Метрополитен-опера — человеком. Он идет по крыше, показывая мечущимся в небе вертолетам средний палец. Шагает в лифт, смотрит в зеркало, поправляет лацканы идеального смокинга и улыбается той самой улыбкой, от которой сходят с ума миллионы фанаток по всему миру. Как тебе такое начало истории, Бонни?
— Красивое начало, — он передал мне трубку кальяна и улыбнулся в потолок. — Значит, ты видишь меня драконом?
— Ты бы мог сыграть эту роль, — я вдохнула сладковатый дым и отдала кальян обратно. — Мистер Эль Драко, живая легенда музыки. Прекрасный, таинственный, одинокий, его песни — слезы и боль, счастье и полет. Правда, у него репутация полного козла, за ним целая галактика разбитых сердец и растоптанной любви. Впрочем, он не верит в любовь и дружбу. Когда-то его собственное сердце было разбито, но Эль Драко давно об этом забыл. Теперь у него нет сердца, зато есть крылья.
— Очень романтично, — Бонни хмыкнул и продолжил: — Крылья, зубы, когти и АНБ на хвосте. Чешуйчатом.
— Да, а еще у него есть небо. Холодное, одинокое небо. И голод, ведь драконам надо много кушать.
— Много кушать это проблема, да, — согласился Бонни. — И как Эль Драко ее решает? Девственницы на завтрак?
— Ну нет, он еще не настолько озверел, да и кому охота есть напичканную ГМО и облитую парфюмом дрянь? Он предпочитает честную говядину. Думаю, страховые компании дерут сумасшедшие деньги с фермеров и перевозчиков мяса. Конечно, статистически он наносит ущерба куда меньше, чем автокатастрофы и налоговая инспекция, но на дракона очень удобно свалить свою жадность. Так что раз в неделю-две он берет дань фурой с мясом. Если водитель нормальный, то сам открывает двери и отбегает подальше, делать фотки для страховой. Иногда дракон охотится на что-то дикое в пустынях и саванных, иногда ловит акул в океане, они тоже вкусные.
— Акулы ничего так, согласен. Но хоть жарит? Сырая акула, гадость какая!
— Сыроедение полезно для здоровья! А, да. Еще он иногда охотится на наркоторговцев и прочих террористов. От них плохо пахнет, а он любит чистоту.
— И, конечно же, сдает их в полицию. Не дракон, а супермен.
— Если остается что-то кроме пепла — сдает. Говорят, в штате Нью-Йорк сильно упала преступность, а страховые компании вообще перестали работать с мафией. Невыгодно.
— Но он же, наверное, крупноват для улиц. С крыльями особо не развернешься.