Ихтис
Шрифт:
– Кто скрадет? – машинально переспросил Павел.
Пацан глянул недоверчиво, проворчал:
– Ты, дядя, полудурком не прикидывайся! К Захару едешь, должен знать, кто возле него оттирается.
– Краснопоясники?
Кирюха не ответил, насупился. Какое-то время вел машину, молчал и сосредоточенно глядел прямо перед собой. Потом не выдержал.
– Ты, дядя, как у Захара побываешь, – пробубнил он, – сразу разворачивайся и у-е домой, понял?
– А что так? – подначил Павел. – Боишься, останусь?
Пацан
– Дядя, не шути так. Думаешь, ты первый, да? Думаешь, все просто? А вот сам посмотришь, как эти «рыбари» сетями оплетут, не выкарабкаешься, – и добавил зло: – Ненавижу их! А особенно этого муд…
Машина снова подпрыгнула, проглотив окончание фразы. Павел шумно задышал носом и уставился на драный рукав Кирюхиной парки, чтобы только не глядеть на дорогу и мельтешащие по бокам деревья.
– И многие остаются? – отдышавшись, наконец поинтересовался Павел.
– Не считал, – буркнул Кирюха. – Мне до них дела нет. Лишь бы подальше от нашего двора держались. Мы их не трогаем, пусть и они нас в покое оставят.
– А они не оставляют?
Кирюха неопределенно мотнул головой.
– Не… Ходят иногда. Вынюхивают. На рынок там. Или просящего осмотреть. Дозволено ли ему к Захару попасть.
– Это что же получается, инвалидов на профпригодность проверяют? – спросил Павел и едва не расхохотался, настолько абсурдной показалась мысль. Кирюха поглядел с неодобрением.
– Сам увидишь, как приедешь. Главное, первым к ним не суйся, а просто жди. Придет к тебе тогда… ну, если не Сам, то кто-нибудь из них точно.
– Сам – это старец? – уточнил Павел.
– Какой там старец! – поморщился Кирюха, явно досадуя на непонятливого пассажира. – Старец – мессия! Безвредный, потому что парализованный, только дома сидит и просящих принимает. А Сам – это Сам. Черный Игумен, то есть. Главный он над всей общиной, понял?
«Святой человек и очень приличный мужчина. Он всей общины староста», – пришли на ум слова Светланы Краюхиной. Павел нащупал во внутреннем кармане блокнот с заметками, вспомнил имя:
– Степан Черных?
Кирюха дернул рулем. «Уазик» вильнул, взметнулся из-под колес гравий, застучал дробно о днище. Туманом заволокло глаза, и Павел схватился за горло, чувствуя, что еще немного, и завтрак точно окажется на его новых шерстяных брюках.
– Осто… рожнее! – прохрипел он.
Машина выровняла ход. Кирюха зло стрельнул на пассажира карими глазами и резко сказал, будто пролаял:
– А ты, дядя, не спрашивай того, о чем сам знаешь!
И до самой деревни больше не проронил ни слова.
Лес поредел, в стороне, за стволами потянулась серая лента реки Полонь. Туман шапкой висел над водой, как пенка на молоке. Дорога пошла под уклон. И вскоре Павел различил сначала церковный шпиль, а потом и двускатные крыши, черными кляксами выступающими
– Приехали, дядя! – сказал Кирюха и затормозил у околицы. – Вторую половину гони, как договаривались.
Павел глянул в окно. Дома казались одинаковыми и недружелюбными. Не было на них ни номеров, ни названий улиц.
– А как же мне найти Центральную, пять? – спросил у парня.
Кирюха хмыкнул.
– Я разве в экскурсоводы нанимался? Уговор был – до деревни довезти.
Павел скрипнул зубами. Руки чесались отвесить пацану подзатыльник, как обычно поступал с Андреем отец, когда тот слишком уж кочевряжился, но после поездки еще мутило, да и ссориться с первым встреченным селянином не хотелось.
– Накину еще двадцатку, – пообещал Павел.
Кирюха покосился на деньги и сдался.
– Ладно. Только бабло вперед!
И с готовностью цапнул протянутые банкноты.
– Так где ты, дядя, остановиться решил?
– Улица Центральная, дом пять, – заученно повторил Павел.
Кирюха хохотнул по своему обыкновению:
– Хых! Это у вас, городских, номера да улицы. Без карты, поди, никого не сыщешь. А у нас все просто. Ты картам не верь, это при последней переписи дома нумеровали и названия раздавали. А было это, когда меня в планах у мамаши с папашей не было. Мы здесь все соседи, друг друга в лицо знаем. Ты имя скажи.
– У Матрены Синицыной.
– А, у бабки Матрены, – протянул Кирюха и снова завел мотор. – У нее все на постой остаются.
– А сейчас живет кто-нибудь?
– Не. Последние постояльцы неделю назад съехали. А дом у нее на краю деревни. До Захара рукой подать.
Кирюха вырулил на дорогу, но здесь уже трясло не так сильно, и Павел смог разглядеть деревню получше, а заодно сделать несколько кадров на выданную ему «мыльницу». Дома, одинаковые на первый взгляд, при ближайшем рассмотрении оказались совершенно разными: вот покосившийся, с облупившейся штукатуркой и просевшей крышей, вот совсем новенький, беленый, а на голубых ставнях нарисованы задорные петушки. В одном из дворов Павел заметил молотилку, а рядом с ней бесновался привязанный цепью пес размером едва ли не с теленка.
– Это дом Грошева, – бубнил Кирюха, степенно проезжая мимо. – Агронома. А тут администрация и почта. Только почта закрыта. Теперь главный филиал в Гласове, а до него десять километров. Там, – махнул рукой, – школа была, а теперь закрыли. Магазин сделали. Продукты раз в неделю привозят. Так что если тебе, дядя, нужно чего, ты заранее у бабки Матрены закажи, она Лешихе передаст, а Лешиха Тимохе закажет. Он у нас главный снабженец, сам из Гласова, а к Лешихе ездит за самогоном, а может еще за чем-нибудь, – Кирюха хохотнул и подмигнул Павлу, чтобы у того не осталось сомнений, зачем Тимоха приезжает к Лешихе. – А ты, дядя, никак турист? Зачем снимаешь?