Иисус неизвестный
Шрифт:
царя ли вашего распну?
и ответ своих:
Возьми, возьми, распни Его (Ио. 19, 15.);
когда услышит, как, умыв руки, скажет чужой:
невиновен я в крови Праведника сего, —
и ответят Свои:
кровь Его на нас и на детях наших. (Мт. 27, 24–25.)
Вот какое оружие пройдет Ему душу. В тот день, когда люди, на горе Хлебов, захотят Его сделать царем, и Он „отпустит“ — „отвергнет“ народ, — оружие начнет входить в душу Его, a войдет в нее совсем на следующий день, в Капернауме, когда уже Он Сам будет отвергнут народом и вдруг поймет так ясно, как еще никогда, что „пришел к своим, и свои Его не приняли“; увидит так близко, как еще никогда, — Крест.
В ночь между тем днем, на горе Хлебов, и следующим — в Капернауме, произошло то, для чего у свидетелей, учеников, еще не было слова, да и у нас все еще нет, потому что наше слово „чудо“ недостаточно или двусмысленно; произошел мгновенный выход, прозрение-прорыв из этого мира в тот, из времени, истории, в вечность, мистерию, — Хождение по водам.
Как вернулся Иисус в Капернаум с горы Хлебов, — так же, как пришел, по земле, естественно, или по воде, чудесно? Кто ближе к тому, что действительно было, — те ли, кто просто верит в чудо, или те, кто просто не верит, — вот вопрос, на который ответить, может быть, труднее, чем это кажется верующим и не верующим одинаково.
Чтобы это понять, вспомним то, что мы узнали о лице Иисуса по историческим и евангельским свидетельствам.
„Тело Его не совсем такое, как наше“ — это, вероятно, чувствуют „знающие Христа по плоти“, ближайшие ученики Его. Вспомним рассказ неизвестного в „Деяниях Иоанна“:
Брал Он меня на грудь Свою, когда возлежали мы с Ним за трапезой… и я осязал то вещественно-плотное тело Его, то бесплотное, как бы ничто…И проходя сквозь него, рука моя осязала пустоту.
Что это, „обман чувств“, „галлюцинация“, или мгновенное прозрение-прорыв в иную действительность? Только ли внутреннее что-то происходит в теле ученика, или внутренне-внешнее — в обоих телах ученика и Учителя? Как бы мы ни судили об этом, здесь могло сохраниться исторически-подлинное воспоминание о том, что, по слову Иоанна, — вероятно, „ученика, которого любил Иисус“, —
было от начала; что мы слышали, что видели, что рассматривали и что осязали руки наши (I Ио. 1, 1.), —
о сыне Божием, пришедшем в „подобии“ плоти человеческой.
Часто, бывало, идучи за Ним, искал я следов Его на земле, но не находил, и мне казалось, что Он идет, земли не касаясь, —
вспомним и этот рассказ того же неизвестного в „Деяниях Иоанна“. Призрачно-легким шагом Идущий по камню, где не могло быть следов, начинает, а Идущий по воде кончает: то связано с этим, — какою связью, внутренней ли только или внутренне-внешней, мы опять не знаем, но этого нам и не нужно знать, чтобы осязанием ученика прикоснуться к внутренней плоти Господа сквозь внешнюю; глазами ученика увидеть внутреннее лицо Господне сквозь внешнее; и уже от нас зависит, соединим ли мы эти два лица в одно — то самое, о котором сказано:
вот, Я с вами до скончания века. Аминь. (Мт. 28, 20.)
Вспомним все это, и, может быть, мы поймем, что Хождение по водам действительно было, хотя и не в протяжении нашего геометрического пространства, а лишь в одной точке его, где наше пространство, трехмерное, соприкасается с четырехмерным; не в длении нашего исторического времени, а лишь в одном миге его, где время соединяется с вечностью.
Теми же словами, какими говорит Иоанн о Воскресении, можно бы сказать и о Хождении по водам:
Иисус явил Себя ученикам Своим. (Ио. 21, 1.)
Не „явился“, потому что и призрак — то, чего нет, может „являться“, — а „явил Себя“, „Себя Самого“, как то, что есть, и перед чем, может быть, призрачно все, что мы считаем действительным.
…На гору взошел помолиться. Вечером же, лодка была посреди озера, а Он Один — на земле.
И увидел их, бедствующих в плавании, потому что ветер был им противный. (Мк. 6, 46–48.)
Так как еще до Умножения хлебов „времени прошло · много“, „время было позднее“, по свидетельству Марка (6, 35); „день склонялся к вечеру“, по свидетельству Луки, (9, 12); „настал вечер“, по свидетельству Матфея (14, 15), то здесь, у Марка, „вечером“, значит, вероятно, „в ранний час ночи“. Мог ли Иисус ночью, даже при свете почти полной, предпасхальной луны, увидеть лодку посреди озера, в „двадцати пяти или тридцати стадиях“, четырех-пяти километрах от берега (так по Иоанну, 6, 1), с вершины горы в 500–600 метров (средняя вышина гор на северо-восточном берегу озера, близ Вифсаиды)? Видел, может быть, лишь черную точку в дрожащей и сверкающей сетке лунных искр на волнах, как бы в ослепительном кипении расплавленного серебра; но не знал, что это, — лодка или только одна из тех черных мушек, что призрачно плывут и тают в глазах от слишком яркого света. Но если не внешним, то внутренним зрением увидел „бедствующих в плавании“. Думал о них в эту минуту и любил их так, как еще никогда. Эти Двенадцать (все, вместе с Иудой: предал, или хотел предать, но, может быть, раскается; „вошел в него сатана“, но, может быть, выйдет), эти Двенадцать были последним и единственным, что осталось у Него на земле, — спасенным, как из пожара, сокровищем. „Мир Его не узнал“, — эти узнали; „свои не приняли“, — приняли эти. Может быть, уже молился о них, в эту ночь, как в ту, предсмертную:
Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты дал Мне, чтобы они были едино, как Мы. (Ио. 17, 11.)
Лодку посреди озера, или ту черную, в лунном серебре, точку увидел, раннею ночью, следовательно, в самом конце первой или начале второй стражи ночи, по римскому счету, — в девять — десять часов вечера, по-нашему, а пловцы увидят Идущего по водам, „около четвертой стражи“ (Мк. 6, 48; Мт. 14, 16), между тремя и шестью часами утра. [638] Значит семь — восемь часов видит внутренним зрением „бедствующих в плавании“, может быть, погибающих, и ничего для них не делает; любит их, знает, что может и должен прийти к ним на помощь, и не приходит. Что это значит? Значит: вышел из времени, уже не чувствует его; время остановилось для Нею в одной точке — миге-вечности.
638
Augustin, Sermo 75, VI, 7 — Lagrange, Marc, 173.
Не происходит ли и с учениками чего-то подобного? Чтобы исполнить волю Учителя, переправиться на ту сторону моря или мира, борются с противным ветром до изнеможения; гребут-гребут, но почти не движутся. Сделали четыре километра за восемь часов: полкилометра в час. Лодка их — неподвижная точка в пространстве и времени: время и для них остановилось, сделалось вечностью. Думают о Нем и они в эту ночь и любят Его так, как еще никогда; видят Его и они не внешним зрением, а внутренним.
Его молитва о них исполнится: будут с Ним едино во Отце.
Ночь кончается, белеет рассвет; белая пена волн — как белая одежда призрака.
Вдруг увидели кого-то, идущего к ним по воде, и закричали в ужасе: призрак! !
Он же тотчас заговорил с ними и сказал им: мужайтесь, это Я, не бойтесь. И вошел к ним в лодку, и ветер утих. (Мк. 6, 48–51.)
Так же внезапно утих, и сделалась такая же „великая тишина“, как тогда, при первом укрощении бури, перед чудом с Гадаринским бесноватым (Мк. 4, 39). Эта тишина — от Него, Тишайшего.
„В лодку вошел“, по Маркову свидетельству, — может быть, воспоминанию очевидца Петра, а по свидетельству IV Евангелия — может быть, тоже воспоминанию другого очевидца, Иоанна: только „хотели принять Его в лодку“, но не успели, потому что „лодка тотчас же пристала к берегу, куда плыли“ (6, 21).
Стадий тридцать, около пяти километров от средины озера, где находились пловцы, когда увидели Идущего по воде, до противоположного берега, лодка, а значит, и рядом с нею, не успевший войти в нее, Иисус — пролетают, как стрела, как молния, как мысль. Не только пять километров, но и пять миллионов — пролетели бы с такою же быстротою, между двумя мигами — тем, когда веко мигающего глаза опускается, и тем, когда оно подымается: миг, — веко опустилось, — пловцы еще на середине озера, в начале первой стражи ночи, в десять часов вечера, в столбе червонного, на черной воде, золота от восходящей луны; миг, — веко поднялось, — пловцы уже в Семиключной, у Капернаума, заводи, в бездыханной тишине, в конце четвертой стражи, часов в пять утра, в столбе червонного, на голубой воде, золота от восходящего солнца.