Иисус неизвестный
Шрифт:
бремя Мое легко. (Мт. 11, 30.)
Если же слова Его кажутся нам иногда слишком тяжкими, страшными, как будто нарочно ранящими, то лишь потому, что розе Блаженств нужны против ослиных зубов шипы; ограда нужна против топчущих жемчуг свиней. Не забудем сказанного о тесных вратах, не будем обманывать нашей первой, человеческой, а не Его, последней, божественной легкостью. Очень легко увидеть в ясном зеркале вод опрокинутый мир, этот мир — в том; но очень трудно понять, что мир, как будто прямостоящий и действительный, на самом деле отражен и опрокинут, а как будто отраженный и опрокинутый — прямо стоит и действителен; или даже опять-таки не трудно, а невозможно сделать это без Него:
делать без Меня ничего не можете. (Ио. 15, 5.)
Знайте, что близко, при дверях. (Мк. 13, 29.)
Ибо еще немного, очень немного, и Грядущий придет и не умедлит. (Евр. 10, 37.)
Время уже коротко, так что имеющие… должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо преходит образ мира сего. (I Кор. 7, 29–31.)
Точка промежуточная, interim, между этими двумя сближенными строками, — тем, когда сказано: «Господь грядет», Maranatha, и тем, когда это сбудется, и есть точка зрения Блаженств. Если «завтра», — сколько бы веков и тысячелетий ни отделяли это наступающее в вечности, внутреннее «завтра» от исторического, внешнего, — если завтра Конец, то все блаженно легко, как во сне или на другой планете, с меньшей, чем на земле, силой притяжения. Но вот, Конец замедлится, и все опять отяжелеет прежнею, земною тяжестью, и Блаженства сделаются скорбными; «новый Закон», nova lex, Новый Завет, сделается более тяжелым бременем, чем Ветхий les antiqua; новое вино свободы претворится в старую воду закона. Было, как бы не было? Нет, было, есть и будет. Слышащие слышат, видящие видят, что, как бы ни было далеко внешнее «завтра», внутреннее — близко. Если за две тысячи лет — миг в вечности — это было «близко, при дверях», то теперь еще ближе: может быть, уже входит в двери. Сколько бы ни отдаляли мы нашу смерть, наш конец личный, — наступит минута, когда мы увидим ее лицом к лицу; так же увидит мир и общую смерть, кончину века сего.
Все еще говорят и будут говорить Святые — Блаженные:
Мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас казнят, но мы не умираем; нас огорчают, но мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем. (11 Кор. 6, 9 — 10).
Все еще тлеет под пеплом этот огонь, и может вспыхнуть всегда.
Сколько бы мы ни забывали Блаженств, помнят их детские очи, и звезды, и птицы небесные, и полевые лилии; сколько бы мы ни заглушали его, не заглохнет в мире таинственный зов:
Все готово; приходите на брачный пир.
Прямо стоящий мир будет опрокинут Иисусом, или опрокинутый — поставлен прямо: сколько бы мы ни уничтожали дело Его, — нарушенное Им равновесие уже не восстановится. Зиждется ли Им все или разрушается в мире; восстает или падает; к добру идет иль к худу, — но дойдет до конца, не остановится. Правильно-планетное, круговое движение земли нарушено, и, превратившись в комету, несется она по какой-то неведомой нам траектории.
Кто ученики Господни? «Всесветные возмутители», (Д. А. 17, 6), «революционеры всемирные», по-нашему: значит «восстание»; , «воскресение», «восстание из мертвых». Все христиане — «возмутители всесветные», опрокидывающие — или восстанавливающие мир. Первый же из них и величайший — Христос. Кто бы ни был Он, — Губитель или Спаситель, Он Первый Двигатель, Primo Motore, опрокидывающий — или восстанавливающий мир. [520]
520
Слово из механики Леонардо да Винчи, Codex Atlanticus.
Внешние перевороты, политические и социальные революции, — все поверхностны: буйны и кратки, дерзки и робки, грубы и слабы; все останавливаются на полдороги, или кончают своей противоположностью: освобождая, порабощают. В новом порядке возникает старый. Ванька-встанька, только что сваленный, но не с перемещенным центром тяжести, опять встает и крепче утверждается. Новый порядок хуже старого: вместо веревочных уз — железные, стальные, адамантовые; внешнее рабство становится внутренним: люди сами в цепи идут, жаждут рабства все неутолимее. И этот «прогресс» бесконечен.
Тщетны все революции, перевороты внешние; в мнимом движении, неподвижны все. Только один — Его, Первого Двигателя, внутренний переворот действителен, потому что только он перемещает в человеке и в мире внутренний центр тяжести; только он — глубочайший и сильнейший, потому что тишайший.
Кажется, именно мы сейчас яснее, чем кто-либо, когда-либо, за две тысячи лет христианства, могли бы почувствовать, что «близко, при дверях» конец, если не мира, то наш, — бывшего христианского человечества, и могли бы понять тоже яснее, чем кто-либо, за две тысячи лет, что Иисус, «Возмутитель всесветный», действительно опрокинул мир или восстановил. Самое глубокое, сильное в мире, — самое тихое.
Я победил мир (Ио. 16, 33).
Чем? Тишиной.
Будет веяние тихого ветра, и там Господь (I Цар. 19, 12) —
это пророчество на горе Блаженств исполнилось: «тихий ветер этот потряс основание земли и сорвал вершины гор». [521]
Только в яснейшем зеркале вод может отразиться берег с ясностью такой, чтоб ни одна черта не исказилась в отраженном образе; с тихостью такой, чтоб ни одна черта закона Отчего в свободе Сына не нарушилась, — может опрокинуться мир только в тишайшем сердце Господнем.
521
В. Розанов, Темный лик, 248.
Сев, учил народ из лодки. Когда же перестал учить, сказал Симону: отплыви на глубину, и закиньте сети. (Лк. 5, 3–4).
Сети — слово Его, а глубина — Он сам. Только на поверхности души Его — бури, а в глубине — тишина. Бурею нисходит Дух Божий на всех пророков, а на Него — тишиной. [522]
Ты — Мой покой. Моя тишина, tu es… requies mea,
скажет Сыну Матерь Дух. [523] Всех бурь земных тишина небесная — Он.
Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою — утишу вас. (Мт. 11, 28.)
522
Osk. Holtzmann, War Jesus Ekstatiker? 1903, S. 42.
523
Hieronim., Comment, in Jes. XI, 2. — Resch, Agrapha, 234.
Мира вечный Двигатель, Он сам неподвижен: все вокруг Него движется.
Знают святые, а может быть и посвященные в древние таинства, что в буре экстаза наступает вдруг тишина, подобная голубому небу над смерчем. В круговороте божественной пляски, уносящей души, солнца и атомы, есть неподвижная ось: к ней-то и влечется все захваченное в круговорот. Сам экстаз — все еще жажда; только тишина — утоление; сам экстаз — все еще путь; только тишина — цель; сам экстаз — все еще мир, только тишина — Бог.
С Богом был Иисус, как никто из людей, и если быть с Богом, значит блаженствовать, то Он, как никто из людей, был блажен. Только что новый Адам вышел из рая, и раем пахнет еще от Него. Души человеческие, все одинаково, злые и добрые, помнят этот райский запах и летят на него, как пчелы на запах цветов; тянутся к Иисусу неудержимо, как компасные стрелки к магнитному северу. Всех увлечет Он на миг в блаженство Свое: этот-то миг — вечность — и есть Царство Божие.
Первый Адам и последний — один и тот же. Весь зон истории — времени — как бы сон Адама в раю, где с древа жизни вкушаемые плоды — Блаженства. Память о рае — Блаженствах — есть у всех людей в душе, а Сын человеческий — только первый проснувшийся, вспомнивший Адам.