Иисус: Возвращение из Египта
Шрифт:
Мне хотелось задать один вопрос Клеопе, однако у меня не было такой возможности. Уже темнело. Я слишком долго спал днем. После школы я ничего не сделал, чтобы помочь взрослым. Больше так поступать нельзя, решил я.
18
Со временем я полюбил утренние часы, посвященные занятиям. Трех раввинов мы называли старейшими, а самым старшим из них был великий учитель, тоже священник, но уже слишком старый, чтобы ходить в Иерусалим, и он рассказывал нам самые удивительные истории, которые я когда-либо слышал. Его звали Берехайя бар Финеес, и он всегда был дома ранними вечерами, если кто-нибудь из мальчиков хотел зайти к нему в гости, а жил он почти
По утрам мы повторяли и заучивали отрывки из священных книг, примерно так же, как делали это в Александрии, но здесь мы всегда читали на иврите и разговаривали чаще всего на нашем родном языке. А если очень постараться, то можно было уговорить рава Берехайю рассказать нам о его собственных приключениях.
Вечерами же он сидел в своей библиотеке, раскрыв дверь, выходящую во двор. Он всегда с улыбкой называл свою библиотеку скромной, и такой она и была, если сравнивать ее с огромной библиотекой Филона, однако это было теплое и приятное место, куда хотелось зайти. Раввин всегда с удовольствием отвечал на любые наши вопросы. Я же, как бы ни уставал после работы, каждый день поднимался на холм, чтобы если не поговорить с равом Берехайей, то хотя бы недолго посидеть у его ног.
Его добрые слуги всегда угощали нас, мальчишек, прохладной водой, и я готов был часами сидеть в маленькой библиотеке и слушать рассказы раввина, но надо было возвращаться домой.
Самым младшим из учителей был немногословный рав Шеребия, и он тоже был священником и тоже не мог ходить в храм, так как однажды пережил ужасное приключение по дороге от Иерихона. Когда настала его очередь выполнять обязанности священника, он пошел в храм, а по дороге на него напали разбойники. Они избили его и его брата, и он упал со скалы, сильно повредив ногу. Иерусалимским врачам, лечившим его, пришлось отрезать эту ногу.
Теперь у него была деревянная нога, однако ее было не видно под одеждами, поэтому со стороны он выглядел как здоровый человек с быстрыми, уверенными движениями. Но Господу не могут служить священники, лишившиеся какой-либо части тела, и тогда Шеребия стал раввином в деревенской школе. Все уважали его за ученость. Говорили, что фарисеем он стал только после того, как не смог ходить в храм. Его братья также были священниками, только жили не в Назарете, а в Капернауме, недалеко от нашей деревни.
Средний по возрасту учитель, тот самый, что первым встретил нас в синагоге, звался рав Иаким. Он был великим фарисеем, и хотя все три раввина носили голубые кисточки на своих одеждах, именно рав Иаким был самым строгим во всех своих привычках и обычаях и старался нас приучить к тому же.
Все члены большой семьи рава Иакима, включавшей дядей, братьев и сестер с мужьями и детьми, были фарисеями. Они ели только в обществе друг друга, как было принято среди фарисеев, и не соблюдали те традиции Назарета, которые расходились с их правилами. Но все жители обращались к ним, когда надо было решить какой-то сложный вопрос. Два брата рава Иакима были деревенскими писцами, они писали письма под диктовку жителей Назарета и читали письма для тех, кто был слишком стар и не мог читать. Эти люди писали и другие документы, в которых возникала нужда, и очень часто можно было видеть, как они сидят в своем дворе, склонившись над столом, а рядом стоит житель деревни, объясняющий, что ему нужно. А иногда жители кричали или плакали — это случалось, когда писцы читали письма с дурными вестями.
Этих трех учителей жители часто просили быть судьями в спорах, но были в деревне и другие старые люди, которые из-за преклонного возраста редко покидали свои дома, но, когда возникала такая необходимость, они собирались все вместе и разбирали дела.
Люди приходили также и к Старому Юстусу,
Мама только качала головой. И Старая Сарра качала головой.
И должен сказать, что и к Старой Сарре приходило много людей. К ней шли и мужчины, и женщины. Мне даже казалось, что Сарру так почитали благодаря ее возрасту и уму, что больше никто и не помнил, мужчина она или женщина.
Мне доводилось слышать кое-что из того, с чем приходили люди к Старому Юстусу и Старой Сарре, и я очень много узнал о деревне: и того, что мне было интересно, и того, чего мне знать не хотелось.
Многое я узнал и от других детей, живших в деревне: от слепой Марии, которая всегда сидела во дворе дома своего отца, полная смеха и любящая поговорить, и от мальчиков, приходивших поиграть со мной, например, от Симона-дурака, который совсем не был дураком, зато все время смеялся и был очень добр ко всем, и от Ясона Толстого, который действительно был толстым, и от Круглого Иакова, и от Высокого Иакова, и от Смелого Михаила, и от Даниила Усердного, которого звали так потому, что за любое дело он принимался с жаром.
Но ни от кого не услышал я ответов на вопросы, которые глодали мою душу. Я изо всех сил старался не забыть мамины слова, — я повторял их всякий раз, когда делал какую-то медленную работу, например шлифовал ножки стола, или когда мы шли в школу или возвращались обратно. Но меня всегда отвлекали разговоры или пение, и я не мог как следует сосредоточиться. Конечно, я помнил, что сказала мне мама, но помнил не слова, а образы. Моей маме явился ангел; ни один мужчина не был моим отцом… Но что все это значит?
Я думал над этим, когда только мог, но у нас было много работы и разных дел.
Всегда, когда я не работал, я навещал раввинов. Я не хотел уходить от них. Рав Берехайя очень интересовался нашей жизнью в Александрии и часто расспрашивал меня об этом городе. Ему нравилось слушать, как я рассказываю, и его жене Мириамне, той самой богатой и совсем еще не старой женщине, нравилось, и ее отец, старик с белыми волосами, часто приходил в ту комнату, где мы беседовали.
Рав Берехайя прочитал свитки Филона, которые подарила ему наша семья, и у него возникли вопросы о Филоне, на которые я, как мог, ответил, особенно подчеркивая, что Филон всегда был добр и щедр ко мне и даже водил меня посмотреть Великую синагогу, и упомянул, что Филон изучал Закон и писания пророков и говорил о них так, как будто был раввином, хотя был недостаточно стар для этого, как считали люди. И я подробно описал прекрасный дом Филона — но не слишком подробно, как положено.
Плотник должен внимательно относиться ко всему, что он говорит о домах тех, на кого работает. Дом — это личное владение, меня всегда этому учили. Однако дом Филона наполняли молодые ученики, туда приходили александрийские раввины, и поэтому я счел возможным описать узоры на мраморном полу и полки со свитками, поднимающиеся к самому потолку.
Еще мы говорили о порте Александрии и о Великом маяке, который я отлично разглядел, отплывая с семьей на корабле. И я рассказал о храмах, которые не мог не видеть даже самый послушный еврейский мальчик, поскольку они стояли повсюду и были очень красивы, и о рынке, где можно купить практически все, что угодно, и о том, что люди в Александрии говорят и на греческом, и на латыни, и на многих других языках.