Икона
Шрифт:
Версия о неудавшемся ограблении не вызывала доверия. Аналитики изо всех сил старались доказать, что не было никакого смысла в ограблении дома старого генерала-пенсионера, как и в ограблении одной квартиры офицера милиции, выбранной среди остальных квартир в этом доме, или в ограблении патриарха.
Ограбление могло бы послужить объяснением налёта на дом баснословно богатого банкира Леонида Бернштейна, но оставшиеся в живых охранники утверждали, что, по всем признакам, нападение совершили военные. Более того, заявляли они, налётчики искали их хозяина. Существовала также версия похищения или убийства. Но в двух случаях похищение было бессмысленно, а в случае со старым генералом даже не было такой попытки.
Большинство знатоков высказывали предположение,
Передовые статьи газет в тысячный раз писали об астрономически высоком уровне преступности в стране, а две из них буквально призывали исполняющего обязанности президента Маркова нарушить закон и приказать провести решающие выборы через двадцать четыре часа.
Второй день своих анонимных звонков Монк начал ближе к полудню, когда журналисты, уставшие от трудов предыдущего дня, начали собираться в редакциях.
Бумажные шарики за обеими щеками изменяли его голос в достаточной степени, чтобы по нему могли узнать человека, звонившего накануне. Каждому, чья подпись стояла под главными статьями в семи утренних и вечерних газетах и кто писал о четырёх покушениях, Монк передал одно и то же, начав с Памфилова в «Правде» и Репина в «Известиях».
— Вы меня не знаете, и я не могу назвать себя. Это может стоить мне жизни. Но, как русский русского, я прошу вас поверить мне. Я занимаю очень высокий офицерский пост в «чёрной гвардии». Но я ещё и верующий христианин. В течение многих месяцев я испытываю страдания оттого, что всё больше и больше антихристианских и антирелигиозных высказываний слышу в самом центре СПС, главным образом от Комарова и Гришина. За их выступлениями перед людьми скрывается ненависть к Церкви и демократии, стремление создать однопартийное государство и установить нацистское правление. Но с меня хватит. Я должен высказаться. Это полковник Гришин приговорил старого генерала к смерти за то, что «дядя Коля» разглядел, что скрывается под маской, и разоблачил Комарова. Банкира — тоже за то, что его нельзя было обмануть. Может быть, вам не известно, но он использовал своё влияние, чтобы запретить на телевизионных каналах пропагандистские выступления Комарова. Патриарха — за то, что тот боялся СПС и собирался высказаться открыто. А генерала ГУВД — за то, что тот совершал рейды против долгоруковской мафии, которая финансировала СПС. Если вы мне не верите, проверьте мои слова. Все четыре покушения организовала «чёрная гвардия».
С этими словами он вешал трубку, оставляя журналистов в шоке. Придя в себя, они начали своё расследование.
Леонида Бернштейна не было в стране, но два коммерческих телевизионных канала признались, что изменение редакционной политики произошло под влиянием банковского консорциума, у которого они были в долгу.
Генерал Николаев умер, но «Известия» напечатали выдержки из его старого интервью под крупным заголовком «ЕГО УБИЛИ ЗА ЭТО?».
О шести ночных рейдах ГУВД на склады, в арсеналы и казино долгоруковской мафии стало известно всем. Только патриарх оставался в Загорском монастыре и не мог подтвердить, что он тоже стал объектом нападения как враг СПС.
К середине дня штаб-квартира Игоря Комарова оказалась в осаде. Внутри царила атмосфера, близкая к панике.
В своём кабинете Борис Кузнецов, без пиджака, с тёмными кругами пота под мышками, куря непрерывно сигареты, от которых он отказался два года назад, пытался справиться с целым валом звонков, не прекращавшихся ни на минуту.
— Нет, это неправда! — кричал он, отвечая на звонок за звонком. — Это грязная ложь, клевета, и мы подадим в суд на каждого, кто будет её распространять. Нет, не существует никакой связи между нашей партией и какой-либо мафией, ни финансовой, ни любой другой. Господин Комаров заявлял неоднократно, что как человек, собирающийся очистить Россию от… Какие документы сейчас изучает ГУВД?… Нам нечего бояться… Да, генерал Николаев в самом деле высказывал свои сомнения по поводу нашей политики, но ведь он был очень стар. Его смерть — это огромная трагедия, но совершенно не связана… Вы не можете так говорить; любое сравнение господина Комарова с Гитлером будет встречено немедленным обращением в суд… Какой старший офицер «чёрной гвардии»?…
В своём кабинете полковник Гришин решал собственную проблему. В качестве офицера Второго главного управления КГБ он всю жизнь занимался охотой на шпионов. Этот Монк нанёс ущерб, огромный ущерб, тут он не сомневался. Но эти новые заявления оказались куда хуже: старший офицер его собственной элитной, суперпреданной, фанатично верной ему «чёрной гвардии» стал предателем? Он отбирал каждого из них, все шесть тысяч. Он лично назначал старших офицеров. И один из них — верующий христианин, слизняк с совестью, и в тот момент, когда уже видна вершина власти? Невозможно!
И тут он вспомнил, как однажды читал древнее высказывание: «Дайте мне мальчика в возрасте до семи лет, и я верну вам мужчину». Не мог ли один из его лучших людей превратиться снова в мальчика при алтаре, каким он был много лет назад? Нужно будет проверить. Каждая анкета каждого старшего офицера должна быть прочесана частым гребнем.
А что означает «старший»? Насколько старший? На два ранга ниже его самого — десять человек. На три ранга — сорок. На пять рангов — почти сотня. Решение этой задачи займёт много времени, а времени не было. За короткое время можно только провести чистку всего верхнего эшелона, изолировать их всех в надёжном месте и, стало быть, лишиться своих самых опытных командиров. Но ничего, наступит день, обещал он сам себе, когда все виновные в катастрофе заплатят, и уточнял, каким образом они заплатят. Начиная с Джейсона Монка. При мысли об этом американском агенте его кулаки сжимались так, что белели суставы.
Около пяти часов Бориса Кузнецова принял Комаров. Кузнецов просил уделить ему два часа, чтобы увидеть человека, которого боготворил как героя, и высказать ему свои соображения относительно того, что, по его мнению, следовало сделать.
В своё время, будучи студентом в Америке, Кузнецов изучал проблему связей с общественностью и был глубоко потрясён той силой, с которой общепринятые и умелые приёмы обеспечивают массовую поддержку любой глупости, прикрытой мишурным блеском. Кроме своего идола Игоря Комарова, он поклонялся силе слова и искусству создания образа для обмана, уговоров, чтобы в результате преодолевать всякое сопротивление. То, что идея была фальшивой, не имело к делу никакого отношения.
Подобно политикам и адвокатам, он был убеждён, что не существует проблемы, которую нельзя разрешить словами. Мысль о том, что может наступить день, когда слова иссякнут и перестанут убеждать; когда другие слова, лучше его собственных, могут превзойти и перечеркнуть их; когда ни ему, ни его вождю больше не будут верить, — никогда не приходила ему в голову.
Связи с общественностью — так это называется в Америке — индустрия, стоящая много миллиардов долларов; она может превратить бесталанного тупицу в знаменитость, дурака — в мудреца и убеждённого оппортуниста — в государственного деятеля. В России это называется пропагандой, но это тот же инструмент.
При помощи этого инструмента и блестящего таланта Литвинова, умеющего снимать и редактировать фильмы, он помог бывшему инженеру с ораторскими способностями превратиться в колосса, стоящего на пороге величайшей победы — стать самим Президентом России.
Российские средства массовой информации привыкли со времён своей коммунистической молодости к лобовой, обыденной пропаганде и оказались доверчивыми детьми, когда столкнулись с выверенными, убедительными выступлениями, которые Кузнецов составлял для Игоря Комарова. А теперь что-то изменилось, и в очень плохую сторону.