Икона
Шрифт:
— В любом случае давайте еще раз по ним пройдемся, — проворчал адвокат, пытаясь восстановить свое участие в разговоре.
— Безусловно, любая просьба от мисс Кесслер о частном осмотре иконы будет услышана. Что же касается возможности предоставить ее для выставки, сомневаюсь, что Синод на это пойдет.
— Это не имеет значения, — сказала Ана.
— Скорее всего икону повесят в кафедральном соборе в Афинах. Где бы она ни находилась, верующие всегда смогут к ней обратиться. В наши намерения не входит спрятать ее — это бы противоречило самому ее предназначению. Хотя, конечно, нам придется принять
— Конечно, — механически подтвердил Уоллес. — Я могу внести это положение в черновой вариант контракта.
— Надеюсь, предоставив нам некоторую свободу действий. Я уже соглашаюсь на условия, которые большинство покупателей бы отклонили.
— Это является частью нашего соглашения, — ровным голосом произнес Уоллес. — Мы настаиваем на этих условиях в обмен на договорную цену, принятую нами.
— Договорную цену? — с издевкой повторил священник. — Мистер Уоллес, вам бы торговать коврами на турецком рынке.
— Вы мне льстите.
— Ни в коей мере. Итак, я правильно понимаю, что мы пришли к соглашению?
— Никакого соглашения не может быть, пока вы не увидите наших условий, а ваше руководство не подтвердит цену. Ана?
— Да. Совершенно верно.
Священник взглянул на часы:
— Не уверен, что смогу дозвониться сегодня вечером.
— Попробуйте, — ответил адвокат. — Я составлю проект соглашения, и мы закончим это дело в течение нескольких дней.
— Великолепно. Я очень доволен. Очень.
Священник улыбнулся. Если он и был ошеломлен стремительностью переговоров или своей удачей, ему удалось не показать этого. Все встали, чтобы пожать друг другу руки, и Мэтью слегка расслабился. Дело пошло. Теперь нельзя выпускать старика из виду, пока икона не займет свое место в Афинском соборе. Только тогда он будет по-настоящему спокоен.
— Извините, — сказала Ана.
Адвокат, укладывавший бумаги в портфель, взглянул на нее, попытавшись изобразить отеческую улыбку.
— Вам не за что извиняться. Нам следовало бы заранее более четко обговорить стратегию, но это уже не имеет значения, если вы довольны результатом.
— Я рада, что мы с этим покончили. Не хотелось на него очень давить — все-таки он священник.
— Я бы не стал так волноваться насчет этого, — сказал Мэтью, завешивая икону. Как только она исчезла под тканью, он сразу же почувствовал облегчение. — Греческая церковь богата. Может быть, у них не много наличных средств, но они обладают значительными ценностями. Они могут себе позволить такое приобретение.
— Он выглядел таким уязвимым — один против нас.
— Уязвимым, — засмеялся Уоллес. — Уязвимым, как металлический сейф.
— Да, согласен, — ответил Мэтью. — Слово «уязвимый» здесь не подходит. Но что меня удивило, так это отсутствие консультантов. Я думал, их будет целая свита.
— Они ему не нужны. — Уоллес захлопнул свой дипломат. Можете быть уверены, их юристы проверят каждое слово договора. А пока что он полагается на свое мнение. Думаю, они хотят покончить с этим делом как можно скорее, не привлекая лишних людей. — Яростно кашляя, он надел свое видавшее виды зеленое пальто. Затем похлопал Ану по плечу. — Я передам вам черновой вариант договора
Она проводила его до двери. Мэтью собрался было выйти из дома с Уоллесом, чтобы задать ему несколько вопросов, но Ана взглядом остановила его.
— Спасибо, что ты присутствовал при этом, — сказала она, когда они остались вдвоем. — Ты задал важные вопросы.
— В любом случае Уоллес тоже предусмотрел их.
— Мне просто хотелось, чтобы ты был рядом. — Она взяла его за руку, и он придвинулся ближе к ней. — У тебя теперь будут неприятности с музеем?
— Об этом не волнуйся. — На самом деле, если выяснится, какую роль он сыграл в этом деле, у него возникнут проблемы со многими в музее, но Мэтью старался отгонять эту не раз посещавшую его мысль. В последние десять дней он уделял очень мало внимания своей работе, придя к выводу, что не сможет на ней сосредоточиться, пока эта история с иконой не закончится.
— Останься ненадолго, — попросила она.
В его планы не входило задерживаться здесь. Это дело и так уже отняло у него слишком много времени. Он ничего не успевал. Но ее рука удержала его. Он не мог оставить ее сейчас одну и знал, что через несколько минут и сам не захочет уходить.
Стыковочный рейс из Франкфурта прибывал с опозданием, и отец Иоаннес оказался в аэропорту Кеннеди на несколько часов позже, чем рассчитывал. Макариос должен был прислать машину с водителем, но Иоаннес не знал, где было назначено место встречи, и не смог найти ни одного работающего телефона. Его багаж потерялся, но вскоре был обнаружен на другом транспортере. Выйдя из уборной, он запутался окончательно и не смог найти зал прибытия. «Вот так, наверное, выглядит преисподняя», — размышлял он. Именно сейчас ему понадобилось то терпение, которому обучали его так долго на горе, но чем дальше, тем труднее было сохранить его. Беззвучно выругавшись, он начал молиться о спокойствии духа.
Там, на горе, ему рассказывали о Боге, который был совсем не такой, каким его представляли деревенские священники. Бог старого деревенского священника был то печальным, то сердитым — как человек. В проповедях молодого священника Бог тоже имел свой характер, свою сущность. И этот Бог заботился о каждодневных нуждах — необходимости сопротивляться обстоятельствам, выживать. Эти божества служили цели, определенной человеком, они делали то, что от них требовалось. На горе же обращались с молитвой к гневающемуся Богу, чтобы испугать послушников. Считалось, что страх обостряет чувства, и этот страх помогал держать мальчика в узде до тех пор, пока его разум, воспитанный на фимиаме и духовных представлениях, не оказывался достаточно зрелым для того, чтобы воспринять всю глубину и широту настоящего Бога во всем его величии. Иоаннесу потребовалось больше времени, чем остальным, чтобы достичь этой готовности, но однажды выученный урок он усваивал навсегда. Страхи и ужасы, сопровождавшие его юность и поначалу тянувшие его назад, обернулись поддержкой, помощью, когда он обрел свой путь. Они стали топливом, питавшим зажегшийся в нем огонь. Темнота отступила; в его душе отворилась дверь в мир духа. Он был более чем готов провести свою жизнь в уединении и следовать своему пути.