Иконы
Шрифт:
Вы не можете так со мной поступать вы не можете вот так обращаться со мной я ничего вам не сделала я человек…
Поток слов сам собой изливается из меня. Я не осознаю, что именно говорю, я лишь знаю, что чувствую.
Дверь вдруг плавно уходит в сторону, и я обнаруживаю, что луплю кулаками полковника. Его лысая голова блестит в резком свете ламп, и на мгновение неровный шрам, окольцевавший ее, становится похожим на черный нимб.
– Кричать совершенно не нужно. Все эти комнаты снабжены связью. Мы отлично тебя
Я тупо таращусь на него. Комнаты снабжены связью…
– Мне хотелось кричать.
Это все, что я в состоянии произнести. Это непохоже на меня, но я и не чувствую себя самой собой.
Я слишком обозлена.
– Ну, значит, все в порядке. Полезные сведения. Я надеюсь, ты будешь с нами сотрудничать, мы ведь здесь именно для этого. – Он бросает на меня многозначительный взгляд.
– Полезные сведения? О чем вы говорите? – Я смотрю на него весьма недоброжелательно.
– Пожалуйста, сядь. Совершенно незачем утомляться. Мы получили вполне достаточно сведений о тебе, вот что я имею в виду. Спасибо за это маленькое представление.
Мне хочется швырнуть в него стул, но вместо этого я сажусь.
– Меня зовут полковник Каталлус. Я глава Службы безопасности и советник Посла.
Глава симпов-убийц.
– Я расспрошу тебя… – Мужчина поднимает немного вверх нечто вроде тонкой дощечки и помахивает ею передо мной. – Это просто цифровое устройство. Не приспособление для пыток. – Он улыбается, и зубы у него неестественно белые, белые, как кости. – Итак. Расскажи мне о твоей матери. То, что ты знаешь, пусть это совсем немного. Потому что она, похоже, и есть спусковой механизм.
– Спусковой механизм? – хмурюсь я.
Мне не нравится, как он это говорит. И его лицо мне не нравится. Я смотрю на его мундир, украшенный военными эмблемами. И медалями. Звездами. И снова – парой маленьких бронзовых крылышек.
– Все эмоциональные состояния имеют нечто вроде спускового крючка. Мы нажимаем на триггер – и ты загораешься. Именно так это работает.
Он улыбается, но не ради того, чтобы я почувствовала себя лучше. Ему что-то нужно. Вот только я не понимаю, что именно.
Пока не понимаю.
Я всматриваюсь в крылышки, наверное, целую вечность и лишь потом отвечаю:
– Я не ружье.
– Я этого и не говорил. – Он снова улыбается.
– У меня нет курка.
– Отлично. Ты не веришь в то, что он есть. Это тоже полезное знание. – Он опять улыбается, постукивая пальцами по цифровой дощечке, и мне хочется ткнуть ею ему в лицо. – Давай поговорим о твоем ожерелье.
Ожерелье. Я засовываю крестик в карман:
– Нет.
– Со стороны Посла было весьма добрым поступком устроить так, чтобы ты его получила. Как думаешь? – (Я не произношу ни слова.) – В Тот День ты потеряла обоих родителей. Я видел это в твоем файле. И еще вот это.
Он чем-то щелкает на своей дощечке и поворачивает ее ко мне. Там, на экране размером десять дюймов я вижу фотографию своего дома.
Того, что когда-то было моим домом.
И того, что когда-то меня окружало.
Когда-то я видела фотографии этой комнаты. Снимки больших рук, держащих в воде маленькую меня, темноволосого розовокожего младенца, больше похожего на лягушку. Но на этом кадре младенца нет. Нет резиновой уточки. Здесь вообще нет людей, по крайней мере, их невозможно увидеть.
Я вижу лишь край брезента, прикрывающего тела, и то мне приходится очень пристально всмотреться в черное пятно в нижней части снимка. Пятно почти сливается с темным рисунком порванных синих обоев.
Я отвожу взгляд.
Мои глаза наполняются слезами, и я ненавижу себя за то, что позволяю им течь. Слезы обжигают, сползая по моему лицу.
– Это ведь твой дом, так? Там ты жила со своими матерью и отцом?
– И с моими братьями, – машинально уточняю я, прежде чем успеваю себя остановить.
Полковник Каталлус широко улыбается, и я понимаю, что сказала что-то не то.
– Ну разумеется. У тебя ведь было два брата, верно? Пепи и…
– Энджел, – говорю я, закрывая глаза.
Я вижу их перед собой, их грязные коленки и нестриженые волосы, как на фотографии, но не могу рассмотреть их лиц. Уже не могу. Там, где следует быть лицам, видны лишь пустые черные пятна. И такие же черные тени – над их головами, над нашим домом, над нашим городом. И точно такая же тень – над всем миром, тень, что упала на нас однажды и так и не растаяла.
Эти тени подавляют меня. Я не желаю больше их видеть. Я не желаю говорить о них. Я хочу, чтобы Бронзовые Крылышки замолчал.
Я должна его остановить.
Я должна это сделать, и я могу это сделать.
Я снова внимательно всматриваюсь в сидящего передо мной мужчину. Мысленно изучаю его, проталкиваясь мимо холода, который возникает там, где я его касаюсь. Это некая стена из чистого льда, но должно же быть внутри нечто живое, и я ищу трещинку, что-нибудь такое, что позволит мне пробраться внутрь.
Как я и подозревала, лед этот ненастоящий, это просто фасад, и он отступает, как только я сосредоточиваюсь. Один толчок – и бумажная кукла, которая скрывает его сознание, падает, словно осенний листок, словно снежинка.
Она улетает прочь, и я остаюсь наедине с уродливой истиной уродливого ума. С уродливой жизнью.
Я ощущаю, как проникаю вверх и вниз, мимо него, сквозь него… Он мал и испуган, он сжался в комочек. Он скользкий и закомплексованный. Внутри, когда я добираюсь до самой глубины, нет ничего. Пустое пространство с маленьким камушком, что катается туда-сюда, издавая дребезжащий звук, – и это там, где бы следовало быть чему-то другому.