Илларион
Шрифт:
«Эсмеральда?! С этим именем ассоциируется цыганская девочка, голодающая на улицах средневекового Парижа и зарабатывающая на хлеб фокусами с дрессированной козочкой. Особенности ремесла и тощий кошелек объясняют утонченность ее стана. Этой же двухпалубной махине больше подходит образ разъевшейся пухлой баронессы, превратившей капризы в настоящее искусство». Айзек решил сократить пространный комментарий до нескольких слов:
– Не слишком она большая для Эсмеральды?
– Да уж, как погляжу, в яхтах ты профан, дружище! Но не пугайся. Пара моих уроков – и будешь рассказывать сеньоритам об этой ласточке не менее красноречиво,
– Гюго, – поправил его Айзек.
– Вот тебе первый урок, – важно начал Энрике, улыбаясь во весь рот, словно ведущий дешевой телепередачи. – Чудесным образом сеньориты забывают, кто там писал про Эсмеральду, как только ступают на борт этого божественного судна. Главным для них становишься ты. Ты для них и Ван Гог, и Гюго, и даже, мать его, Гомер. А после одного-другого бокальчика игристого ты станешь и Линкольном, и Далай-ламой, и, черт дери его за ногу, Моисеем. Будут умолять тебя показать свою скрижаль, если ты понимаешь, о чем я.
– Как насчет того, чтобы провести следующий урок в другом месте?! По мне, так знания лучше усваиваются вдали от посейдоновой истерики, в сухой обстановке и не с сухим горлом, если понимаешь, о чем я! – перекрикивая нарастающий ветер, отозвался Айзек.
Энрике вновь засмеялся и, проходя мимо писателя, застрявшего у входа на корму, панибратски хлопнул потенциального покупателя по плечу. Бронзовый любитель роскошных лодок заманил его в свой дом, надеясь именно там усилить потребительский порыв фотографиями, видеороликами и, самое главное, яркими историями из жизни счастливых и преуспевающих владельцев яхт. Энрике правильно угадал самый первый и верный способ угодить писателю – и в качестве прелюдии к долгим и витиеватым разглагольствованиям о престиже многопалубной красотки предложил гостю освежиться ледяным пивом, как бы случайно оказавшимся в холодильнике.
– Прости, я забыл твое имя, дружище, – молвил Энрике, возвращаясь из кухни со второй партией пива. Гость в тот момент рассматривал фотографии над овальным камином в гостиной, как и вся прочая обстановка, выполненным в футуристическом стиле. Дом впечатлял своими размерами и необычным интерьером, все больше убеждая, что некогда семья Дельгадо не знала финансовых невзгод.
– Айзек.
– Не ты, случаем, познакомился с моими родителями недели эдак две назад? Изенштейн?
– Верно. Они рассказали, что ты продаешь яхту, и я решил взглянуть.
– Да уж, городишко наш маленький, все друг друга знают не понаслышке. Если кто громко пустит газы у себя на толчке, так на следующий же день весь город будет в курсе, я тебя уверяю, – Энрике заливисто рассмеялся, но отсутствие солидарности на лице собеседника заставило его быстро умолкнуть.
Хотя бы маленького смешка шутка чисто из вежливости заслуживала, но увлеченность фотографиями на камине была сильнее. Айзек безотрывно пялился на картины прошлого, покоящиеся в стеклянных гробах с окантовкой из полимерного пластика.
– Айзек, ты ведь школьный друг Сибиллы, верно? – хозяин подошел ближе.
– Мы здоровались в коридорах школы, и только. Если такие отношения можно назвать дружбой, то, несомненно, мы были друзьями не разлей вода. Признаться, тогда я едва бы назвал нас знакомыми.
– А сейчас? – изменение тональности знаменовало переход к интимной стороне вопроса. – Вы больше чем знакомые?
– Понимаю твои подозрения, честь брата – дело святое. Буду искренен с тобой, Энрике. В иных обстоятельствах я бы посчитал этот вопрос посягательством на личную жизнь и увернулся от прямого ответа шуткой или встречным вопросом. Учитывая твою родственную связь с Гаспаром, я уважительно отнесусь к интересу…
– Скажи уже, вы спите или нет? Дружище, ты не из робкого десятка, я же вижу! Почему не ответить в лоб? – Уголки губ Энрике виновато приподнялись. – Не бойся меня растрогать! Ну?
– Это многое упрощает. Вот тебе прямой ответ – у меня к Сибилле нет другого отношения, кроме дружеского. Так уж получилось, что у меня есть невеста, а я физиологически моногамен.
– Физиологически моногамен? Это болезнь какая-то?
– Зависит от того, как посмотреть. По мне, это благодать божья.
– Нуу, друг… – неуверенно начал Энрике. – Шизофреники в своих галлюцинациях тоже умудряются божественное провидение углядеть. Ума не приложу, как из всего многообразия фруктов можно жевать одни только яблоки. Без обид!
– Ты угостил меня пивом! Какие могут быть обиды? – пошутил гость, отчего Энрике расплылся в улыбке. – И тем не менее я уж точно не из тех, кто по чуть-чуть надкусит каждый фрукт только ради того, чтобы попробовать.
– Жаль, друг. Когда предки рассказали мне, что встретили тебя под ручку с Сибиллой, я понадеялся, что наконец ее хоть кто-то ублажит. Бьюсь об заклад, с самой смерти Гаспара у нее не было ни одного мужчины. Бедняжка. Регулярный секс нужен людям для полноценного функционирования организма, так врачи говорят. Мое личное мнение – мало-мальски хороший секс хоть на сантиметр вытащит ее из депрессии. Наверное, гибель Гаспара сделала ее фригидной…
– Сибилла не всегда была такой… замкнутой, да?
– Не удивлюсь, если узнаю, что ты первый, с кем она разговаривает дольше минуты с того самого дня, как брат разбился.
– Несчастный случай…
– Не вошел в поворот, сорвался с обрыва… – На мгновение Энрике погрустнел – и в следующую же секунду запил печаль пивом.
– Сибилла часто упоминает Гаспара…
– Еще бы! Они любили друг друга, по-настоящему, как в слезливых драмах и сентиментальных книженциях! Ради второй половинки – хоть на край света, хоть на грабеж банка, хоть все органы на трансплантацию! Не то что мы с Элен. Всю жизнь только и делаем, что собачимся. Эта женщина питается серым веществом из моей черепушки, прямо ложками выскребает! – хозяин пренебрежительно мотнул головой на фотографии, будто на их месте стояла сама Элен. Айзек перевел взгляд на снимки, несколькими рядами занимавшими полки над камином. – Дружище, ты не туда смотришь! Вон та, что на нижней полке с самого края! Да-да! Она!
На фотографии были двое – очевидно, Элен и сам Энрике. Обнимаются, улыбаются, изображают счастье – ничто не выдает супружеского разлада.
– Она твоя жена?
– Ага. – Досада в голосе бронзового мужчины заставляла поверить, что предложение руки и сердца было, мягко говоря, не самым удачным решением в его жизни.
– Энтузиазм просто в избытке, можешь в кредит раздавать.
– Хорошим людям и задаром отдам. Ох, долгая эта история, друг, не хочу тебя утомлять. В ней даже мой психотерапевт разобраться толком не может, – Энрике забросил крючок и ждал, пока Айзек на него клюнет.