Иллюзия бессмертия
Шрифт:
Ситуация Вайолет не нравилась. Как-то до отвратительного некрасиво было бросить сейчас одарина одного. Если уж вышли вместе, то и следовать дальше нужно в таком же составе, тем более что впереди их ждала реальная опасность. Одеваясь, девушка то и дело с тревогой смотрела вслед стремительно спускающемуся вниз с холма мужчине, плохо понимая, как, даже при очень быстрой ходьбе, он успеет догнать их компанию до наступления ночи.
На ее предложение повезти темного Кину, а им с Урсулой пересесть на Доммэ, оба брата ответили совершенно одинаково недружелюбно, будто сговорились еще раньше.
— Сюда как-то дошел, — язвительно
— Он ничего плохого тебе не сделал, — тихо заметила Вайолет. — Зачем ты так?
— Ничего? — опешил Доммэ. — Вайолет, да он нас с Кином чуть не убил, а над тобой только и делает, что издевается. Мне ему спасибо за это сказать?
Понимая, что разговаривать с братом бессмысленно и Айт вызывает у него только агрессию и раздражение, Вайолет замолчала.
Молчала она и тогда, когда обернувшиеся рохрами братья, обогнав пешего одарина, помчали их с Урсулой что было духу в сторону заснеженных гор. Девушка долго оборачивалась назад, пока взгляд не потерял удаляющуюся точку мужской фигуры, а глаза не стали слезиться от ветра. Он завывал все сильнее, воздух с каждым прыжком рохров становился холоднее и, наконец, белое полотно снега морозно захрустело под лапами стремглав бегущих оборотней.
Айт долго наблюдал за ускользающими вдаль рохрами, все еще опасаясь, как бы глупой Хранительнице не хватило ума уговорить их за ним вернуться. Убедившись, что его попутчики удалились достаточно далеко, мужчина вытащил из-за пазухи свой медальон и, крепко сжав его в кулаке, шагнул в раскрывшую ему свои объятия тьму.
— Айт… — громкий шелестящий шепот разнесся во мраке, обволакивая и лаская мужчину. — Ты по мне соскучился?
— Я пришел за помощью, — так и не ответил на вопрос темный.
Короткий вздох — и легкое разочарование в голосе:
— И что ты хочешь от меня на этот раз?
— Открой для меня путь к исонхедрону.
— М-м, — чувственно потянула женщина, улыбнулась и щекотно подула мужчине в затылок. — Ты единственный, кому я никогда не отказываю в просьбах. Не знаешь, почему, Айт?
— Наверное потому, что я никогда не прошу у тебя ничего лишнего, — улыбнулся в ответ одарин.
— А ты попроси… — жарко зашептал у самого уха обольстительный голос. Айт сжал кулаки и стиснул зубы, потому что мгновенно накрывшая его волна похоти огненным спазмом прошлась от груди до паха.
— Мне нужно попасть в пещеру раньше их, — сглотнув, вытолкнул из себя одарин. — Они не должны увидеть артефакт.
Несколько секунд было так тихо, что Айту казалось, будто он слышит, как движется капелька пота по его виску, а потом во тьме раздался томный вздох:
— Хорош-шо.
Непроглядную тьму прорезал тусклый тоннель света, в конце которого алым маяком мерцал исонхедрон.
— Благодарю, — склонил голову темный.
— С-сочтемся, — просвистело в ответ.
Шагнув вперед, Айт свободно вдохнул и с легкостью канатоходца быстро пошел по тонкой, как веревка, ускользающей вдаль дорожке.
ГЛАВА 11
В тусклом помещении харчевни витал кислый запах браги и дыма. В закопченной глотке очага на вертеле жарился барашек, которого время от времени поливала мутной, бордового цвета жидкостью крепкая и грудастая Уна. Женщина изредка бросала на сидящего за столом у окна Пэйджа короткие безрадостные взгляды, и тот буквально наслаждался ее бессилием и почти осязаемой злостью. Что поделать, если сегодня Пэйдж хотел сочного, хорошо прожаренного мяса под кружку холодного бургаса*, а харчевня Уны была чуть ли не единственным на всю округу местом, где можно было пожрать, не опасаясь провести весь следующий день в придорожных кустах, корчась от несварения.
Отказывать в чем-либо одаринам здесь не смели, да и в принципе боялись. Вот и терпела Уна наглого мага, молча подсчитывая убытки, которые он нанес ей своим визитом, да с тоской наблюдая за тем, как завсегдатаи заведения, заметив темного гостя, шустро ретируются восвояси.
Вечно пьяные морды деревенских пропойц мгновенно трезвели, стоило их взгляду вычленить широкоплечую фигуру в темном, оккупировавшую лучшее место в зале. Пэйдж видел, как праздное любопытство в их глазах сменяет страх, и настроение из разряда "так себе" восходило в ранг "просто великолепное".
Это в полученных привилегиях парню нравилось больше всего — беспрекословное подчинение и почти животный страх.
Сейчас никто не посмел бы назвать Пэйджа нищим грязным отребьем и вышвырнуть на улицу пинком сапога под зад. А в детстве ему, сыну местной шлюхи, жалели и плесневелого сухаря даже тогда, когда у него от голода живот прилипал к хребту.
Темному одарину Пэйджу Годжи давали все, на что он указывал пальцем — и не важно, была ли это еда, одежда или жена местного старосты. И Пэйдж благодарил случай и тот дождливый день, когда в Прайбор занесло темного стража, разглядевшего в маленьком нищеброде искру инглии. Помнится, тогда парнишка, кажется, впервые помянул свою покойную мать добрым словом за то, что умудрилась родить его не от какого-нибудь вонючего прощелыги, а от настоящего мага.
Пэйдж продал душу Темной Матери без сожаления и сомнений, и годы обучения в Темной Башне считал лучшими в своей жизни. А когда ллайд* высших стражей позволил вернуться ему в родные пенаты, одарин отыгрался на всех, кто его унижал и бил.
Поначалу темного это приводило в неописуемый восторг. От власти и вседозволенности сносило голову, но чем дольше он находился в Прайборе, тем сильнее разило от маленького поселения тухлой провинцией. Размытые дождем дороги, хлюпающая под ногами грязь, роющиеся в навозных кучах свиньи, скудная еда и простоватые примитивные девки. Раньше Пэйдж считал некоторых даже красавицами, а после того, как побывал под юбкой у каждой третьей, понял, что ни одна из них не дотягивает даже до среднего уровня. Ноги у большинства были или кривыми, или волосатыми, а если с ними было все в порядке, то обязательно находился другой изъян: гнилые зубы, несвежее дыхание или прыщи на заднице.
Пэйджа тошнило от убогой серости и однообразия. Он был достоин большего. Первоначальный план мести уже не радовал, и мужчина с каждым днем клял себя за то, что по собственной глупости запихнул себя в захолустье вместо того, чтобы нести службу где-нибудь в Гродже или Айбрине.
Дверь в харчевню в очередной раз открылась, впустив в помещение свежий воздух и укутанную с головы до ног в темный плащ путницу. Скользящей походкой она проплыла мимо Пэйджа к соседнему столу и села на лавку, показательно бросив на видавшую виды деревянную столешницу танитовый эйбр*.