Иллюзия греха. Разбитые грёзы
Шрифт:
Я отложила газету в сторону, и с неимоверно ехидной улыбкой, которая только могла возникнуть на моем лице, попросила Кати выбросить в мусор все каталоги и “свадебный букет” отправить туда же.
Она кивнула и с некоторой грустью ушла исполнять. Лишь у самого порога остановилась, обернулась и спросила:
– А можно я себе оставлю ткани?
Я вскинула на нее удивленный взгляд.
– Зачем они тебе?
– Красивые. Даже из таких лоскутов можно что-нибудь сшить.
Я пожала плечами и разрешила.
– Можешь вообще
Я как в воду глядела, произнося вчерашним вечером ту пророческую фразу. Потому что уже сегодня утром порог дома буквально атаковали всевозможные курьеры из всех салонов, хоть мало-мальски связанных со свадьбами.
Многочисленные образцы тканей и букетов оказались наименьшим злом, самыми настырными оказались представители типографий, предлагающие сотни видов пригласительных.
Они без стеснения пытались пробиться ко мне в дом “для обсуждения дел”, оставляли дворецкому визитки, а самые наглые лезли через сад и стучались в окно столовой на первом этаже. Одного самого доставучего, не выдержав, я окатила водой из подвернувшейся под руку вазы с ромашками.
Несмотря на то, что в доме теперь было полно благородных цветов, названий половины которых даже не знала, на столе я до сих пор предпочитала видеть обыкновенные полевые растения.
Апофеозом происходящего абсурда стало нашествие кондитеров!
Если фирмы поскромнее просто присылали коробку с пирожными, в попытке растопить мое ледяное девичье сердце и склонить его к переговорам, то пекарная мастерская “Аморе-де-Виль” превзошла всех.
К моему порогу привезли торт. Самый настоящий. В три яруса, с кремовыми цветами, сахарными жемчужинами, марципаном и венцом творения – двумя фигурками брачующихся.
В блондинке я узнала себя, а в облаченном во фрак мужчине с тростью – Сакса!
– А вот это, пожалуй, оставь, – хищно сощурившись, попросила я Кати, которая показывая мне сие чудо кондитерской мысли, буквально умоляла не выбрасывать этот шедевр. – И принеси нож!
Она молнией метнулась на кухню, явно радуясь тому, что хоть что-то сумело вытащить меня из состояния равнодушной озлобленности, в котором я пребывала последние сутки. Получив в руки кухонный широкий тесак, я несколько мгновений взвешивала его в руке, примеряясь, с какого бока лучше зайти к торту, а потом без сожалений вонзила лезвие в Сакса!
Нож легко вошел в искусно слепленную фигурку, разрезая ее напополам, и я испытала мстительное удовольствие от происходящего. Правда, потом, все же не удержавшись, ковырнула пальцем немного мастики и поднесла ко рту кусочек бисквита, когда-то бывший частью фрака.
Сакс был мятным, как первая мелисса в начале сезона, и с легким привкусом вишневого ликера, а может, коньяка. И это при “сухом законе” в стране!
Странное сочетание, но почему-то вкусное.
– Кати, –
От моего вопроса она вздрогнула и на мгновение отвела взгляд, но тут же нашлась с ответом:
– Не в столице. За городом. Вы вправду хотите отвезти торт детям?
– Да, – решительно заявила я. – Только вот это уберу, – и сковырнула ножом с верхушки свою импровизированную копию. – Не хочу, чтобы мне отгрызли голову. Если отправимся прямо сейчас, он не успеет испортиться. В приюте не будут против такого позднего визита?
Я скосила взгляд на напольные часы, которые показывали половину шестого вечера. Вряд ли дети уже спят.
– Нет, конечно, – всплеснула руками Кати. – Там всегда рады пожертвованиям, в любое время дня и ночи.
И все же насчет ночи я усомнилась.
– Тогда я сейчас переоденусь и мы поедем. Ты покажешь мне дорогу, – решила я. – Попроси дворецкого помочь перенести все сладости, которые сегодня привезли, в машину.
Экономка просияла улыбкой и унеслась исполнять. Я же поднялась в свою комнату и сменила платье на брючный костюм.
Параллельно меня занимали мысли о личности Кати Райт. Вестей из Арсамаза по поводу нее так и не пришло, а по местным каналам Артур не смог подтвердить, является ли она дочерью Виктории. Но судя по опросам, которые провел Франц у семей, где она работала, девчонка была работящей и добросовестной, а вот о причинах её увольнений распространяться никто не хотел.
Уже выезжая из столицы, я все же не выдержала и бросив взгляд на сидящую рядом Кати, поинтересовалась:
– Почему ты так отреагировала, когда я спросила о приюте?
Ее пальцы крепче сжали коробку с неизвестным содержимым, которую она забрала из своей спальни, и после недолгой заминки ответила:
– Я сирота. Дважды, – ее голос дрогнул и она сглотнула.
Моя бровь удивленно взметнулась вверх.
– Это как?
– Когда мне исполнилось четыре, меня удочерила одна женщина. Стала настоящей матерью. Я любила ее до безумия, а потом началась война и еще раз отняла у меня единственного родителя, – по щеке Кати скатилась слезинка, а губы поджались. Подбородок мелко задрожал от воспоминаний, которые явно нахлынули на девушку, но она продолжала держаться, чтобы не разрыдаться прямо здесь.
Мое сердце словно тисками сжало.
– Прости, я не хотела тебя расстроить, – искренне сожалела я.
– Ничего страшного. Эта боль давно утихла… Сейчас я, наоборот, очень рада, что мы едем в приют. После войны там все изменилось, сирот стало больше, а вот благотворители почти исчезли. Теперь все, что есть у приюта, делается силами бывших воспитанников.
Моя рука невольно сжалась на оплетке руля, я еще раз покосилась на коробку в руках экономки и в голове вспыхнула догадка:
– Ты везешь туда вещи.