Иллюзия игры
Шрифт:
– Здравствуй, Ирина, – сказала ее мать, повернувшись и убрав руку с кнопки звонка. Со стариком она не поздоровалась, словно его здесь не было.
– Мам… – Ирка не двинулась с места. – Что ты здесь делаешь?
– Тебя жду. Хватит по чужим квартирам шататься, пойдем домой.
Михаил Степанович усмехнулся:
– Что-то ты, Валя, поздно спохватилась о чужих квартирах. Ириша у меня с той весны живет.
– Вот пожила – и будет, – сухо сказала мать, сверкнув на него черными глазами. Посмотрела на девушку, и голос ее смягчился: – Ирин, я виновата. Ну прости! Возвращайся, не вороти нос от
– А как же… – голос девушки дрогнул, – а как же дядя Вова? Хочешь, чтобы мы с ним помирились?
– Я его выгнала. Нету его больше и никогда не будет. Пойдем, Ирин…
Валентина не смотрела на старика, но он кожей ощущал исходящую от нее враждебность. «До чего красивая баба, – против воли подумал Гройс. – Заберет ведь у меня девчонку, стерва…»
Михаил Степанович внезапно почувствовал, что ему необходимо опереться о палку. Он представил, что девочка сейчас согласится, повернется к нему, и взгляд у нее будет извиняющийся, а он понимающе кивнет и еще скажет что-нибудь шутливое напоследок. Она, конечно, будет заходить каждый день… поначалу… а потом реже, потом еще реже…
Он не мог ее отпустить. Он слишком много вложил в нее, черт возьми! Кажется, совсем немного времени прошло с тех пор, как он подобрал хнычущего оборвыша, а сегодня на нее уже оборачивались мужчины в бильярдном клубе! Она поумнела, повзрослела, она даже двигаться стала иначе! Он все в ней изменил, все! Она не смеет его оставлять.
Ирка наконец посмотрела на него. Взгляд у нее был не извиняющийся, а затравленный.
«Бедная девочка! Что же я на нее взваливаю…»
– Ириша, – мягко сказал Михаил Степанович Гройс. – Ты иди. Забежишь завтра, искупаем Прохора. Иди, дружочек.
Она стояла, и он подтолкнул ее к матери.
– Иди, – повторил он. – Вещички свои потом заберешь.
Ирка обернулась к старику, снова посмотрела на мать.
– Вещички мы сейчас заберем, – поправила Валентина. – Так оно всем спокойнее будет. Правильно, Ир?
Она не хотела ничего оставлять в квартире Гройса, ни одной тряпочки, ни одной шмотки, за которой дочь потом могла бы вернуться. Будь ее воля, она и самого старика отправила бы куда-нибудь подальше… Старая сволочь, гнида! Едва не украл у нее ребенка!
– Извини, мам, – сказала Ирка, отступая на шаг назад. – Я… я не могу. Ты иди, а я останусь.
– Где останешься? – глупо спросила мать.
– Здесь. С дедушкой.
– С дедушкой? – переспросила Валентина, не сразу понимая. И тут до нее дошло, о ком говорит ее дочь. – Ах, с дедушкой! – зловеще повторила она.
Ее мирный всепрощенческий настрой мигом испарился. Она унизилась, пошла к дочери, которая за все это время ни разу не соизволила позвонить, настроилась привести ее домой как заблудшую овечку… И что же? Вместо того чтобы припасть к матери и расплакаться, Ирка заявляет ей, что останется! Стоит перед ней, сама на себя не похожая, – морда бледная, глаза темные, – и упрямится.
Валентину охватила злость, тем более сильная, что она отлично представляла себе последствия невозвращения Ирки. По дому и так ходят слухи, а одна из соседок, грубая старуха, при встрече прямо спросила Валентину, куда
Конечно, на сплетни можно было бы наплевать… Но Валентина относилась к людям, которые принимают мнение окружающих близко к сердцу. К тому же после побега Ирки ей пришлось взвалить на себя домашние дела, а Валя чистосердечно полагала, что это неправильно: негоже ей, работающей женщине, ползать по дому с тряпкой при наличии почти взрослой дочери. Был у нее и еще один тайный расчет. После расставания с Владимиром у Валентины начались не самые лучшие времена. Денег не хватало. Доходы дочери могли стать палочкой-выручалочкой, а по слухам, Ирка зарабатывала неплохо. Правда, Валя не знала, как именно, но ее это не слишком интересовало.
– Пойдем! – Она ухватила Ирку под локоть. Черт с ними, с вещами, потом сама приедет и заберет их.
Но девушка, к изумлению Вали, вырвалась:
– Мама, я не пойду!
Валентина уставилась на нее, не веря своим глазам. Но Ирка вскинула подбородок, крепко сжала губы, и стало ясно, что утащить ее от Гройса будет невозможно – ни уговорами, ни силой.
– Вот оно как… – протянула Валька. – Нашла, значит, себе родственничка! Решила вольной жизнью пожить, так? Школу закончила, в институт не поступила – и гуляй душа! Раз матери нет, значит, все можно?
Пронзительный ее голос уже разносился по подъезду.
– Бросила мать, продала? Нечего, нечего глаза отводить! Продала – за деньги, за свободу, за пьянки-гулянки!
Ирка хотела возразить, потому что дед молчал, только почему-то прислонился к стене, когда она сказала про дедушку, но Валентина не дала ей вставить ни слова:
– Ты хоть знаешь, дура, с кем связалась? Я жалела тебя, молчала! Но теперь-то все скажу. Ты, «дедушка», – издевательски обратилась она к Гройсу, – наверное, внученьке не рассказал о том, за что под следствием ходил. Так расскажи, сделай милость! Пусть знает, с кем живет!
Девушка пожала плечами, но мать не обратила на это внимания.
– Расскажи, расскажи, – настаивала она. – Пусть знает, что ты человека убил!
– Что?! – вырвалось у Ирки.
– Не знала? Как же так? Ай-яй-яй… Не боишься, что он и тебя прирежет ночью?
– А ну хватит! – Гройс шагнул вперед, и Валентина осеклась. Женщина она была храбрая, наглая и не боялась в жизни ни одного мужчины. Но во взгляде старика было что-то такое, что заставило ее замолчать.
– Пойдем, Ириша, – сказал Михаил Степанович.
Валентина посторонилась, и старик неторопливо отпер дверь. Пока он возился с ключами, никто не проронил ни слова. Они вошли, и Гройс закрыл дверь на засов, как делал всегда.
– Что-то мне ужинать хочется, – сказал он, разуваясь. – Давай-ка, дружочек, на кухню.
Ирка поставила на стол тарелку каши и уселась с чашкой чая напротив Михаила Степановича. Тот неторопливо ел, со стариковской методичностью выкладывая на край тарелки кусочки тыквы – Ирка прекрасно варила пшенную кашу с тыквой, и он любил съедать ее в самом конце, оставляя «на вкусненькое».