Иллюзия игры
Шрифт:
Скептически настроенные жители, усмехаясь, осведомлялись у старичка, в чем причина такой высокой стоимости его товара. Они ожидали услышать в ответ, что это уникальный голландский сорт, или что луковицы невероятно легко прорастают, или цветут три месяца подряд, начиная с декабря, или еще что-нибудь, позволившее бы легко высмеять старичка с его никому не нужной голландской диковинкой. Потому что какая бы ни была диковинка, но стоить шестьдесят рублей, когда через дорогу за нее просят три, она не может.
Свой вопрос жители, будто сговорившись, задавали довольно язвительным тоном, который,
– Когда вы прорастите их и доведете до десяти сантиметров в высоту, мы примем у вас всю рассаду обратно. Будем брать по сто рублей штучка.
И с этими словами продавец указывал на вторую табличку, не замеченную посетителями. Надпись на ней гласила: «росток – 100 руб.».
На изумленный вопрос, зачем это нужно, старичок рассказывал, что его прислала сюда фармацевтическая фирма, которая занимается извлечением разных полезных веществ из проращенных гладиолусов. Потом из этих веществ производят дорогие лекарства. Однако фирме невыгодно самой выращивать цветы – проще и дешевле платить наемным работникам, чтобы они занимались этим несложным делом. Вот поэтому-то и сидит их представитель в маленьком домике, а в других городах сидят другие представители, и все они продают луковки по шестьдесят рублей в надежде на то, что вскоре им вернут уже не луковки, а ростки, за каждый из которых они честно заплатят по сто рублей.
– У меня вон и помощница есть, – показывал продавец на рыжеволосую деваху. – Готовит, так сказать, почву для рассады. В прямом и переносном смысле. Размещает рекламу, общается с прессой… Ну, и удобрение раскладывает по ящикам.
Реклама и в самом деле была: в нескольких передачах на местном телевидении прошла бегущая строка, а еженедельная газетка «Труды садовода» поместила на последней странице заказную статью о выгодной покупке.
Несмотря на это, садоводы Воронежа с осторожностью отнеслись к заманчивому предложению. Лишь немногие из них пошли на покупку дорогущих луковок, вырастили их до требуемых десяти сантиметров и понесли обратно в магазинчик, пугаясь собственной отчаянной храбрости.
Старичок осмотрел зеленые листочки, скрученные в тугую палочку, забраковал пару ростков по причине желтизны и недостаточного роста, а за остальные немедленно заплатил: вытащил из ящика крепкую пачку денег, перетянутую красной бухгалтерской резинкой, и отсчитал требуемую сумму. Чем поверг бывших покупателей, а теперь продавцов, в трепет.
Потому что это что же получалось? На выращивании двадцати луковиц, которым не требовалось ничего, кроме воды, можно было заработать восемьсот рублей. На выращивании сорока, которым требовалось воды в два раза больше, уже тысячу шестьсот! А уж если взять сто… Разум немел перед перспективами.
По городу Воронежу полетели новости «сарафанного радио». А вслед за ними к старичку и его помощнице слетелись, подобно мотылькам, садоводы, желающие принять участие в развитии современной фармацевтической промышленности. Они горстями скупали луковки гладиолусов, ласково именуемые детками, и подробнейшим образом выспрашивали, как должен выглядеть
Вскоре эти же садоводы понесли обратно проросшие гладиолусы. Несколько недоверчиво они смотрели, как старичок отсчитывает деньги из пачки с красной резинкой. Девушка ловко принимала коробки с цветами, уносила их в дальнюю комнатку, сортировала по какому-то ей одной известному принципу и время от времени звонила по телефону и уточняла, как именно нужно обработать готовый продукт и когда придет машина.
И тогда начался обвал. Воронежцы бросились раскупать луковицы, и вскоре старичок был вынужден заказать новую партию товара, а за ней и еще одну. Было распродано невероятное количество гладиолусов, и на всех подоконниках, на всех столах, шкафчиках и комодах расположились жизнерадостные зеленые клювики, вытеснив пахучую помидорную рассаду и унылые огуречные плети.
Наступил конец мая, и радостные садоводы, первыми сумевшие вырастить стебель нужной высоты, отправились получать заработанные деньги. Однако магазинчик оказался закрыт. Сквозь закопченные стекла взволнованные жители разглядели, что внутри все осталось так же, как было: стол, стул, даже калькулятор валялся, забытый или брошенный владельцем. Не хватало только старичка с его рыжей помощницей.
Самые оптимистичные энтузиасты выращивания гладиолусов предположили, что старикашка уехал за новым товаром. Однако их надежда была растоптана, когда кто-то из наблюдательных людей заметил и сообщил остальным: «Вывеска-то тю-тю!» Что в переводе означало исчезновение вышеупомянутой вывески.
И это была чистая правда. Продавец бесследно скрылся, оставив садоводов с ростками, которых хватило бы, чтобы засадить по периметру весь Воронеж.
Михаил Степанович Гройс вернулся из этой поездки несколько более состоятельным человеком, чем уезжал. Ирка вернулась несколько более осведомленной о разведении гладиолусов, чем ей хотелось бы. Но один цветок она все-таки вырастила на балконе. К сентябрю он распустился белыми лепестками с алой сердцевиной и простоял до октябрьских дождей.
– Около двадцати процентов людей легко внушаемы, – сказал утром Михаил Степанович, крутя свою трость. Ежедневно он посвящал этому четверть часа: выпады, удары, уколы, словно рапирой. – Это значит, что каждый шестой, а то и пятый, подходит для твоих целей. Запомни, Ира: около двадцати процентов!
Он остановился, выдохнул и отложил трость в сторону.
Девушка оторвала глаза от учебника. Они с дедом решили, что на следующий год она будет поступать в институт, и теперь Ирка усиленно занималась.
– Прр-р-роцент! – поддакнул Прохор из-за решетки.
Он был наказан за уничтожение стула, которому в припадке ненависти к мебели разбил клювом гнутую спинку, и теперь сидел в клетке.
– Молчи, чудовище, – укоризненно сказала ему Ирка. – Такой стул испортил.
Попугай нахохлился и прикрыл глаза.
Девушка выжидающе смотрела на старика. Она догадывалась, что о целях и внушаемости было сказано не просто так.
– Я хочу тебя кое-чему научить, потому что тебе не хватает одного полезного навыка, – продолжал Михаил Степанович. – Если получится. Потому что получается не у всех.