Иллюзия отражения
Шрифт:
Али Юсуф Латиф руководил штабом отрядов афганских моджахедов; базировались они в Пуштунистане, на территории Пакистана. В силу происхождения, образования и, пожалуй, природного ума в рядах «полевых командиров» Али Латиф не задержался. Судьба и свела нас тогда – очень молодыми людьми. Меня к Али Латифу «подвели» как английского студента-этнолога, изучавщего нравы пуштунов-кочевников. И все понимающе кивали, принимая меня за сотрудника разведки. Английской. Я старался никого не разочаровывать.
В лагере я провел полтора месяца: на большее моя хлипкая легенда
Али Латиф был человеком отважным и умным. Цинизм тогда еще не разъел его душу, но притом он хорошо понимал, сколь важно хорошее начало жизни: растраченные годы юности заменить потом нечем.
Али Латиф был готов к борьбе за лидерство, что велось всегда между пуштунскими кланами, но с приходом в Афганистане к власти Тараки, затем Амина и Кармаля борьба эта, подогреваемая войной, обострилась. Али Латиф был готов к будущему лидерству. И не любил американцев. За беседами я выдал ему совершенно достоверную информацию о том, что группа пуштунских полевых командиров во главе с сыном известного Ахмад-шаха готовит провокацию его людям на базе и западню группе его боевиков при переходе через перевалы в Афганистан; ответственность будет возложена на него, и лидерство его будет подорвано, если не прекращено вовсе.
Али Латиф из лагеря не вышел и людей своих не стронул с места: ввязался во внутренние разборки, переросшие в затяжное противостояние и кровавые столкновения враждующих группировок. А чем для нас было неучастие всех этих формирований в боевых действиях в то время? Сотни и сотни спасенных жизней наших ребят.
Подавив и устранив особенно рьяных противников, Али Латиф быстро пошел в гору. Пожалуй, с ним стоило продолжать работу, но... Меня, как говорится, перебросили «на другой участок». А вопросы тогда задавать было не принято. Впрочем, как и сейчас.
– Я полагал, ты уже стал генералом. Или занял достойное место в бизнесе, – сказал Али.
– Я полагал, ты пылишься во властных коридорах Исламабада. Или надзираешь за маковыми делянками.
Али рассмеялся:
– И оба мы ошибались. Сейчас мои делянки размером со страну. Догадываешься, какую?
– Вполне.
– А власть такова, что...
– Верю.
– Верить можно только во Всевышнего. А людям... Я хочу, чтобы ты понял.
– Что именно?
– Ты видишь этот мир? – Али кивнул туда, где за стеной сияла огнями ночная Саратона.
– Он несовершенен.
– Хуже. Он эгоистичен и самодостаточен.
– И ты решил его исправить, Али Латиф?
– Смертный не может исправлять то, что ему неподвластно. Но я верю, что все в мире происходит по воле Всевышнего.
– С этим кто-то спорит?
– У меня много власти. Но мне нужно больше. Сказать, зачем?
– Нет. Власть сама по себе – и цель, и средство.
– Ты прав, мир несовершенен. Хуже, что он несправедлив. Им заправляют обветшалые народы и люди. Народы, погрязшие в роскоши, пугливые, малодушные, потерявшие всякую веру, и совесть, и стыд.
– В этом мире все ведут войну за справедливость. И для каждого эта справедливость – своя. Как и истина.
– Да? Американцы придавили талибов в Афганистане. Результат? Производство героина и его поток в Россию и Европу вырос в десять раз.
– Тебя это должно радовать.
– А тебя уже не возмущает? Твою страну превратили в помойку, в свалку! Тебя это не тяготит? Тебя все продали, предали и продолжают предавать! Тебя это не беспокоит?
– Прекращай агитировать, Али. Меня этим в детстве перекормили.
– Помнишь, некогда мы с тобой подолгу разговаривали. О мире. И о том, как сделать его лучше. Ты искренне желал этого. Я помню твои глаза, Дронов. Ты не лукавил.
– И сейчас не буду. Но о чем мне с тобой разговаривать, Али Латиф? О том, зачем ты организовал кодирование на самоубийство детей высокопоставленных персон? И сейчас, возможно, готовишь небывалый теракт?! Ты хочешь, чтобы я это понял? Или одобрил?
– Взрывы будоражат общественное мнение и пугают западного обывателя. Как вариант воздействия – хороши. Но проблему не решают. И я, как ты понял, не телестрашила для обывателя – в бороде по брови. Я практик. Уже сейчас в Европе – около пятидесяти миллионов мусульман. А будет больше. Через тридцать—сорок лет Европа станет исламской. Это первый путь. А второй... Наркотикам должен быть дан в Европе и Штатах зеленый свет. Для этого мне нужно влияние на тех, кто у власти.
– Благородная цель.
– Иронизируешь? Чем наркотики хуже любого оружия? В войне нет правил, и ты это знаешь. Европейцы расчищали себе жизненное пространство железом и огнем. Мы – героином и опиумом. Европейцы одряхлели. Для их молодежи это убийственно. А евреи? Народ жестокий и вероломный! Почему десять миллионов евреев должны решать судьбы миллиарда мусульман?
– Ты забыл китайцев.
– Что?
– Китайцев. Их полтора миллиарда. А если они возмутся решать судьбы всех остальных?
– Китайцы развращенны и лукавы.
– Все. Понял. Можешь не продолжать. Евреи жестоки и вероломны. Русские пьяны и неорганизованны. Китайцы развращенны и лукавы. Европейцы неповоротливы и дряхлы. А есть еще народы глупые, наглые и узкоплечие. А есть – блеклые, черствые и узкобедрые. А есть – плешивые и с песьими головами.
– Ты не понял меня, Дронов.
– Понял.
– «Когда нации утрачивают свою миссию, этот дар небес, когда они теряют веру, некогда отличавшую их от всех прочих, тогда-то они погибают как нации, тогда-то исчезают культуры, народы и цивилизации». Так написал Патрик Бьюкеннен. Один из лидеров современной западной цивилизации. И он прав. Но его правота ничего уже не изменит. Дряхлые и неспособные народы должны уступить жизненное пространство тем, кто помнит о морали и воле Всевышнего.