Иллюзия смерти
Шрифт:
— В общем, выяснили, — закончил следователь. — Ребята, будут еще мысли — немедленно приходите.
Уже в коридоре я услышал:
— Связаться с воинской частью в областном центре! Мне нужна блокада цыганского поселка. Всех, кого сегодня задержали из цыган, — ко мне. Сапоги опечатать и отправить в город…
Дальше слова пожирало эхо, а вскоре следователя и вовсе не стало слышно.
Сашкин отец посмотрел на часы, извинился и ушел. Сына он увел с собой.
— Милый, нам всем нужно хоть чуть-чуть прийти в себя, понимаешь? — Отец положил руку мне на лоб.
— Это он, — прошептал я. — И я это докажу.
— Сынок… —
Вместо этого он снова произнес:
— Сынок… — и поцеловал меня в голову.
— В нише, за лыжами, стоит лук, — прошептал я, прижимаясь к отцу щекой. — Мне его сделал цыган. Отдай Сашке. Дядя Саша говорил, что его в деревню отправляют… Ему там нужнее.
Он кивнул и провел рукой по моему лицу.
— Только вот что… Пусть он не стреляет в людей из этого лука. — Я подумал и добавил: — Ну, и в зверей тоже. А то кто знает… Дед Пеша сказал, что если в людей, то сила у лука пропадет.
Отец пообещал выполнить все точь-в-точь, как я попросил. Я и не сомневался в этом. Это же отец.
Глава 14
На седьмой день после выписки из больницы бабушка объявила отцу о своем намерении пригласить в наш дом бабку-знахарку. Кто это и с какой целью она посетит наш дом, мне было неведомо. Однако, как и всякий ребенок, свое мнение о существе предмета я, в отсутствие возможности делать выводы лично, основывал исключительно на мнении людей, которым безгранично доверял.
— Если вы это сделаете, мама, я увезу Артурку в Шарап!
После этих слов отца я был почти убежден в том, что бабка-знахарка — это что-то очень нехорошее. Ее визит только добавит бед в копилку наших страданий, и без того полную.
К моему величайшему изумлению, бабушка вздохнула и ответила:
— Ну хорошо, хорошо… Просто я боюсь за него.
«За него — это за меня, стало быть», — подумал я и оказался в тупике своих мыслей, поскольку бабушке тоже доверял.
В этом свете роль неизвестной мне бабки проявлялась теперь как некая спасительная.
— Не нужно за него бояться, — решительно возразил отец. — С ним все в порядке.
Но даже я не почувствовал, что отец убежден в правоте этих слов.
— Ладно, езжай по своим делам. — Бабушка снова вздохнула, еще раз удивив меня.
Это был очень редкий случай, когда она что-то решила, а отец возразил. Единственный, когда он настоял на своем, а она пошла на попятную.
— Мы с ним погуляем в лесу.
Успокоенный отец уехал в город на соревнования, но оказалось, что бабушка схитрила, обманула его.
Уже вечером в дом наш пришла какая-то старуха. В руке она держала сумку, потертую на швах. Моя бабушка, королева семьи, обладавшая безграничной властью, повела себя в ее присутствии очень странно. Меня это встревожило, но даже это чувство не могло повлиять на ее поведение.
Она всячески потакала гостье, угодливо двигала стулья, почти подпевала всему, что старуха говорила, навзрыд, жалостливо рассказывала о моей жизни и неприятно меня этим удивляла. Все, что я видел, противоречило моим убеждениям о величии и могуществе моей всесильной бабушки из большого города. Вместе с тем понимание того, что бабушка не может причинить мне неприятности, сводило эту тревогу на нет. Эта полярность детских убеждений — страха и уверенности в ближнем, противостоящей ему, — смирила меня, довела до беспомощности.
В этом-то состоянии я и был усажен на стул. Бабушка сидела на том расстоянии, которое, в моем понимании, было достаточно для того, чтобы меня спасти, случись что. Но это же самое расстояние полностью исключало ее из числа участников процесса.
Старуха между тем, бормоча что-то и постанывая, налила воды в ковшик, принесенный с собой. Потом она со стуком бросила в закопченную железную кружку комок чего-то твердого и поставила ее на спиртовку. Через несколько мгновений я ощутил запах. Он проник в меня так, как дух натопленного деревенского дома заменяет собой безразличный ко всему мороз улицы. Я, уже смиренный и успокоившийся, вдруг снова почувствовал тревогу. Мое сердце вздрогнуло, губы затряслись. Я увидел, как бабушка шевельнулась на стуле, заметив мою невольную реакцию. Я уже знал этот запах, связывающий меня с несчастьем, но не мог вспомнить, когда почувствовал его впервые.
Над моей головой что-то происходило. Поскольку ни ковшика, ни кружки я уже не видел, мне пришлось сделать вывод, что они надо мной. Я вздрогнул, когда почувствовал на своей шее холод металла. Вслед за этим послышался звук ножниц, режущих волосы, и я успокоился. В конце концов, это можно было вытерпеть. Лишь бы старуха поскорее доделала свое дело, если уж она не может убраться из нашей квартиры, не сделав его.
— Посмотри сюда, — услышал я ее голос.
Попытавшись вскочить, я почувствовал на плече ее сухую, но твердую руку. Бабушка встала и приблизилась. Значит, просьба адресовалась ей. Не знаю почему, но мне стало неловко за мою поспешность. Наверное, я хотел, чтобы все поскорее закончилось, и вынужден был признаться себе в том, что напуган с самого начала. Все, чего я не понимал, что не вписывалось в привычный круг нашей с мамой и отцом жизни, отныне вызывало во мне страх. Я был лишен привычных мне образов и сигналов, находился в другом мире, к жизни в котором совершенно не готовился.
— Смотри, что вылилось.
— На что-то похоже… — услышал я за спиной смиренный голос бабушки.
Что и куда вылилось? Почему это должно быть на что-то похоже?
— А ты разве не видишь, на что? — сказала старуха, и мне захотелось плакать.
Над моей головой происходило что-то невероятное, необъяснимое, странное и пугающее. В этом участвовал человек, которому я доверял больше, быть может, чем папе.
— Вот колеса, — продолжала старуха. — Вот помятый автомобиль. И вот он — в стороне. Его Иисус сохранил.
— Да, похоже на машину, — согласилась бабушка.
— Его авария напугала. Нужно лечить.
Этим знахарка и занялась.
Она водила, не касаясь меня, своими ладонями, потом всплескивала руками, словно стряхивала с них паутину. Бабка прикасалась к моему темени и лбу.
Удивительно, но все это меня усыпляло. Я испытывал непреоборимое желание задремать, был почти не в силах сопротивляться необходимости закрыть глаза. Я не мог сказать, как долго старуха совершала эти непонятные действия. Может, пять минут, а то и полчаса. Но едва она закончила и провела по моему лицу ладонью, сон стянуло так же быстро, как по воскресеньям с меня слетала простыня. Все произошло так внезапно, что я почти услышал веселый голос отца: «Сынок, на зарядку!»