Иллюзия смерти
Шрифт:
— Черт! — крикнул мне в ухо второй мильтон. — Оно почти разрушено еще в прошлом году. Катакомбы сплошные, безлюдно, спрятаться есть где.
— Показывайте! — Саня вместе со вторым милиционером пропустили нас с Сашкой вперед и выбежали из райотдела.
У меня заколотилось сердце.
Продравшись сквозь заросли конопли высотой с человеческий рост, мы вчетвером выбрались к фасаду кочегарки и без лишних слов рассредоточились по разным направлениям. Тут можно было начинать с любого отверстия в стене. Кочегарка уже год имела дурную
Милиционер в форме осторожно ступал по битому кирпичу, слушая каждый звук. Тихое шуршание раздавалось справа и слева, но это были мы с Сашкой.
— Только бы не опоздать, — тихо заметил милиционер, надеясь, что его слышит напарник в гражданке.
Но мы-то с Сашкой уже давно заметили, что он скрылся из виду.
— Может, выстрелить в воздух? Если этот тип здесь, он наверняка решит быстро смотать удочки. В сумерках он легко уйдет. Да черт с ним, лишь бы мальчик…
Тишину вечера разорвал выстрел!..
Мы тут же услышали и крик Сани:
— Стоять, сука!
Следом раздался истерический детский вопль, перешедший в непрерывающийся плач.
— Лечь здесь! — заорал на меня милиционер в форме. — Замерли! — Он исчез.
Я только сейчас заметил, что стало еще темнее, и слышал, как где-то слева отлетали кирпичи. Милиционер несся на выстрел молча, прямо как тигр из передачи «В мире животных».
Глухая комната. Страшно.
— Давай сдернем отсюда?.. — пролепетал Сашка.
— Ссышь?
— Немножко.
— Саня! Он справа от тебя в трех метрах! — услышал я голос милиционера.
Потом совсем рядом раздались частые шаги и скрежет камней. Я перевернулся на спину.
Прямо передо мной стоял человек в плаще. Капюшон прикрывал всю верхнюю половину его лица.
Увидев нас с Сашкой, он на секунду замешкался, плюнул и бросился прочь.
— Он здесь! — закричал Сашка.
Снова раздался грохот. С крыши кочегарки спрыгнул тот милиционер, что был без формы. Его левая нога скользнула по окрашенному куску штукатурки, отвалившемуся от стены. Он рухнул как подкошенный и ударился локтями о камни.
Задыхаясь от боли, туманящей глаза, он выдохнул и закричал:
— Мишка! Возьми эту тварь!..
Саня встал, попытался рвануть за напарником, но резкая боль в ноге снова повалила его в пыль. В ярости на свою беспомощность и бесполезность, он лежал и со страшной силой, сдирая в кровь руку, бил и бил кулаком по молчаливой и безразличной к его гневу куче щебня.
Мишка вернулся через несколько минут.
— Он ушел, Саня.
Тот сидел на кладке кирпичей и курил.
— Миша, пошли искать ребенка.
Делать им было нечего, не бросать же детей посреди свалки. Милиционерам пришлось взять нас с собой. Целую четверть часа мы потратили на то, чтобы отыскать ребенка в темноте страшных комнат кочегарки.
— Мальчик! Мальчик!
Его нашел Саня — тезка Сашки. Когда он откинул в сторону огромный кусок рубероида, закрывающий почти весь угол небольшой комнаты, мы увидели маленький комочек, сжавшийся в углу. Поняв, что его обнаружили и домик уже не играет роль убежища, малыш тихо завыл.
— Не бойся, милый. — Морщась от боли в ноге, Саня присел рядом.
Приглядевшись как следует, он увидел, что шортики мальчишки, держащиеся на модных помочах, насквозь мокрые.
Саня взял пацана на руки, и мы вышли на улицу. Было уже совсем темно.
— Мать моя!.. — пробормотал милиционер Мишка. — Он описался.
— Что это у него? — спросил Саня.
Я посмотрел на руку ребенка.
Он держал в руке конфету, сжимал ее так крепко, что сквозь бумажный фантик и тоненькие пальчики выдавилась густая бесформенная коричневая масса.
Через полчаса мы были дома.
— Никогда! Ты слышишь?! Никогда больше не уходи со двора! — кричала мама с заплаканным лицом, а отец был белее снега. — Ты понял меня?!
Они искали нас с Сашкой два последних часа.
Мама держала в руке ремень, но ударить так и не смогла. Она подняла меня на руки и заплакала.
Мы пошли в дом со двора.
Ремень остался лежать на улице.
Люди делятся на две категории: ищущие одиночества и бегущие от него. В своем разнозначном стремлении те и другие совершают одни и те же поступки. Удаляясь от одних людей, первые неминуемо приходят к другим. Вторые в поисках родственных душ мечутся в толпе.
Я не знал, к кому прибиться. Невесомая, тихая, по-особому светлая осень втянула в себя мою жизнь. Школа переставила интересы, исключила излишек развлечений.
Я бросал портфель — уже не ранец! — как доказательство превосходства над малышами и садился после уроков за школой в густую траву. Из нее торчала одна рыжая макушка, да и ее нетрудно было принять за увядающий подсолнух.
Вот так же когда-то — как же недавно это было! — садились в траву я и Галка. Держась за руки, мы важно говорили о пустом и целовались, целовались, целовались…
Опершись локтем на портфель и грызя травинку, я думал о странностях, окружавших меня. Все хорошо только до определенной поры. А потом случается что-то плохое. На его фоне все хорошее теряет свой смысл, вкус и запах.
Вчера я в последний раз попытался бросить в парке комок вселенной. Листья уже утратили свое очарование существ, отделившихся от дерева, аромат их потускнел, но я собрал и бросил. Шурша в воздухе и не источая ни капли запаха, листья опустились к моим ногам. Мне пришлось долго отряхиваться. Вместе с Галкой и ее запахом сгинул в неизвестности кусочек моей жизни, такой приятный и радостный. А другой взамен не появлялся.