Иллюзия вечности
Шрифт:
28 Сон: знаки
Мне приснился сон.
Я шёл по пустому городу. Морозный ветер забирался под наглухо застёгнутое кашемировое пальто и больно колол в бока. Где-то протяжно завыла собака. Я шёл по обезлюдевшим улицам с домами, наклонившимися кверху над моей головой, будто закрывающими небо от меня. Либо меня от неба. Под ногами хрустели скрюченные морозом листья.
Минуя очередной квартал домов, зияющих разбитыми окнами с торчащими наружу обломками рам, я вошёл в странный парк. Не взирая на холод и царившую вокруг смерть, в парке цвели зелёные деревья и звучала приятная музыка. Я прошёл мимо изогнутых лавочек, на которых сидели застывшие фигуры людей. Словно в стоп кадре они замерли на полуслове и полудыхании в причудливых позах. Мне не нужно было трогать их для того чтоб знать, что на
Я шёл по парковой дорожке мимо сада, украшенного многочисленными скульптурами, на поверку оказавшимися фигурами умерших людей. Дорожка вилась в рисунке, навеваемом звучащей мелодией. Я прошёл чёрт знает сколько, когда перед моим взором предстала поляна. Посреди цветения этой поляны я и встретил Олега.
Передо мной возвышались три могучих ствола. Среднее дерево было несколько выше своих соседей и венчалось пышной кроной с широкими листьями-лопухами. Я подошёл ближе и увидел в крайне необычном свете Олега Петровича Скворцова.
Все части тела недавнего товарища существовали отдельно друг от друга. Голова Олега покоилась в ветвях самого большого дерева посередине. Его туловище мешком висело на метр ниже головы. Правая рука и нога покоились среди ветвей дерева, стоящего по левую сторону. А соответственно левая рука и нога висели на дереве справа. Части тела Олега не просто безжизненно болтались в листве деревьев: они будто бы росли в них. Руки и ноги шевелились и сгибались в привычных для суставов местах. Голова вздрагивала, капая зеленоватой слюной из приоткрытого рта.
Веки его глаз задрожали и, приподняв подбородок, бывший сосед уставился на меня: – Приве-е-ет, – рот растянулся в страшной улыбке, и, показалось, что голова подмигнула мне левым глазом.
Меня передёрнуло от отвращения, вызванного не столько самим видом Скворцова, сколько его гнусавым хрипящим голосом. Я не хотел смотреть на него, но не мог отвести взгляд.
– Я жи-и-ивой. Ты рад? – голова Олега медленно качнулась, и прядь слипшихся влажных волос упала на лоб.
Я хотел что-то ответить ему, но язык как назло набух во рту, и слова застряли ещё на нёбе.
– Ра-а-ад… я вижу, – голова продолжила сама. – У тебя есть работа: ты должен отдать мне долг…
Я кивнул в ответ.
Вдруг пасть головы разверзлась во всю силу, и оттуда разнёсся душераздирающий крик: – Собери меня! Собери меня, собери меня, собери-и-и! Отдай своё!!!
В ужасе я упал на спину, закрыл глаза и… проснулся.
29 Дневник: 10,11
12 ноября. 7:12 утра.
Выжил первый новорожденный ребенок, о котором я у знал. Володя принёс нам эту сногсшибательную новость. Просто не верится, что это случилось! Женщина рожала в одном из подпольных медицинских центров. Конечно, она не выжила (это первое о чём все спрашивали, узнав про новость). Да на это никто и не рассчитывал. Мать сознательно пошла на самоубийство ради ребёнка, хотя, справедливости ради, нужно отметить, что ей ничего другого и не оставалось.
Верю, что родившая счастливой покинула мир, услышав голос собственного отпрыска. Ребёнка извлекали с помощью разреза со времен Гая Цезаря известного, как кесарева. Женщина истекла кровью и скончалась, через несколько минут. А малыш остался жить в окружении многочисленных нянек. Володя упомянул о том, что кровь новорожденного также, как и у большинства, не способна к свёртыванию. Посему жизнь младенца с первых её мгновений находится под большой угрозой. И оберегать эту жизнь, похоже, почли для себя святой обязанностью все подряд. Достояние нации, открывшее новую главу в её истории.
Оценив по достоинству эту новость, я вновь поддался желанию жить. Хотя бы любопытства ради, заглянуть в будущее человечества. Быть может, будет найден некий выход? Какое-то лекарство, способное вернуть нам возможность излечивать недуг? Быть может, репродукция людей ещё вероятна?
Но, увы, негатива в моём «быту» больше. Особенно ощутимого в свете собственных мыслей о возможности и Ольге родить в будущем.
С огромным страхом наблюдаю за постепенно ухудшающимся самочувствием наших девчонок. У них обеих в чем-то схожие проблемы с кишечником и пищеварительной системой. Ольга стала жаловаться на щитовидку, придатки и резкие боли при мочеиспускании. Плюс ко всему, она почти не может заниматься сексом, потому что при этом испытывает болезненные и неприятные ощущения.
Оленька предпочитает не говорить со мной об этих проблемах и молчит о своих догадках насчёт происхождения болей. Однако, я, мне кажется, знаю причину, хотя и не могу придумать, как от этого избавиться. На мой взгляд, все эти проблемы – суть проявления изменений, вызванных задержкой менструаций. Я не врач и мне сложно судить о возможных последствиях этого, но я крайне обеспокоен и молю Бога, чтобы поскорее настал тот день, когда их можно будет нормально обследовать и дать надлежащее лечение. Без моей Оли все теряет смысл…
Чувствую, что подготовка переворота завершена. Володя намекнул, будто в ближайшие дни ОНО начнётся. Ну, значит так тому и быть.
16 ноября.
Завтра или послезавтра выступаем! Я не слышал об этом точно, но готов ручаться за прогноз головой. Уже всё в ажуре. Наши командиры каждый божий день проводят какие-то совещания и чертят планы. К тому же, в городе неожиданно появилось очень много людей. Столько много я не видел со времени начала катастрофы. Всё это о чём-то да говорит. Каверин более не появляется среди нас, видимо, был призван к главному столу Движения.
К слову о группе Каверина: …В его отсутствие руководство группой принял некий Мутко. Этот молодой хохол с лицом, обезображенным перенесённой в детстве оспой, достойный преемник Каверина. Желающий ни в чем не уступать нашему бывшему боссу в жестокости, он в дополнение упомянутым «достоинствам» наркозависимый. Многие члены группы и так до этого баловались травкой и амфитамином, а теперь с подачи Мутко в нашей среде бал вершит его величество опиум.
Судя по всему, в эти дни образовался избыток разного неизрасходованного зелья, а Мутко и сотоварищи имеют неограниченный доступ к их запасам. Давеча я сам попробовал понюшку героина. Признаюсь это довольно действующий эликсир внутреннего спокойствия и коммуникабельности. Но, очевидно представляя себе, страшные последствия возможной зависимости от порошка (на вид совершенно безобидного) я зарёкся не прикасаться к нему больше. С меня хватало взгляда на Мутко и его дружков с болезненными, будто воспалёнными, глазами. Потерянные люди, зависящие от прилива серотонина по времени приема кайфа. Разучившиеся черпать его в себе, а от того жалкие для самих же себя. Но жестокие и непримиримые по отношению к остальным. Наверно, так проявляется зависть с их стороны…
Дома пока всё нормально, уже привыкли к новым условиям. Пытаемся хоть как-то согревать своё жильё. Страшно холодно, особенно по утрам. Я выменял почти за килограмм золота у одного барыги из Движения небольшую печку-буржуйку. Отдал всё честным трудом разворованное. Зато теперь топим её каждый день на ночь и живём почти как люди. Централизованного газа и электричества давным-давно как нет. Хорошо, что ещё время от времени появляется вода в кране.
Но нас пугает такая жизнь. Мы все хотим и рассчитываем на лучшее. И, безусловно, отвоюем его.
А что нам всем ещё остается кроме как верить?30 Переворот
17-е октября. Весть о начале пришла внезапно. Казалось, всего пару часов назад я отложил в сторону дневник, как среди ночи в нашу дверь раздался громкий стук. Выскочив из кровати в пижаме, я метнулся в коридор и открыл дверь.
На пороге стоял Владимир: – Внизу машина. У вас десять минут на сборы. Мы выдвигаемся. – На его напряжённом лице промелькнуло подобие улыбки, – Пора за дело, ребята.
Владимир непроизвольно подмигнул, дернувшимся в тике глазом, и спустился на улицу, а мы с Сашкой наспех оделись и, сев с девчонками за стол, стали прощаться. Ольга испуганно смотрела на нас. Несмотря на то, что я готовил её к этому дню долгое время, она всё равно оказалась застигнутой врасплох. Я сам боялся сорваться, начав испытывать ставший привычным страх за то, что никогда её больше не увижу.