Иллюзия
Шрифт:
– Интересное наблюдение, коллега, – подключился либеральный голосок, обросший тщеславием. – Если отталкиваться от вашего тезиса, мы бы никогда не стали всерьез относиться к писательским жизнеописаниям нашего великого соотечественника, а вот Европа, до сих пор считает нас варварами, зимой нападающими друг на друга, чтобы растереть снежок на носу незнакомца…
– Чтобы спасти его от обморожения, – уточнил первый.
– Конечно! Или хлещем себя вениками, закрываясь в жарких помещениях…
– Откуда европейцам знать и понимать русскую баню?
– Здесь я с вами согласен. Но, когда Казанове предлагают купить девочку-ребенка и пользовать, как хочешь, что это? Разве это не правда? Разве мы должны лакировать нашу историю в угоду сегодняшней конъюнктуре?
– Сегодняшняя конъюнктура, наоборот, предполагает полное очернительство, покаяние за несовершенные преступления, взятие вины других на себя. А чем маленькая девочка в грязных отрепьях, вынужденная выходить в Европе на панель, лучше нашей? Но там это преподносится, как легкое недоразумение, а у нас, как норма жизни.
Дверь распахнулась, нагло ввалились гости соликамских соседей.
– Пацаны! – Под тяжестью алкоголя гнулся белобрысый парень третьего курса с осоловевшими глазами. – Дайте транзистор погонять!
Сзади подтолкнули, проситель чуть не завалился на Глеба, удержался в последний момент. В комнату вошли двое дружков: толстяк с глупой улыбкой и хмурый с опухшим лицом. Дукаревич с Сашкой молчали, будто посторонние, Малышев напрягся в ожидании падения шатающегося молодца. Пьяные бесцеремонностью часто пугают трезвых.
– Извините, ребят, сами слушаем, – пролепетал Руслан.
– Ну чо ты жидишься? – Первый доплелся до стола, поискал розетку для отключения.
– Я же сказал! – вскрикнул хозяин и вскочил.
– Ты не прав. – Приблизился хмурый, начал крутить пуговицу на рубашке. Поднять взгляд до лица мешала пьянь. – Ты где живешь? В общежитии. В обще.... житии… Общее проживание… Нужно всем делиться.
Третий глупо улыбался у двери, зашел явно до кучи, на случай потасовки. Белобрысый отчаялся обнаружить розетку, ухватился за шнур, рука по кабелю поползла к плинтусу. Одно неосторожное движение, и транзистор повалился с подоконника. Забаровский дернулся, успел подхватить. В руке хмурого осталась пуговица.
– Ну вот, – сильнее расстроился Руслан, – мало того, что чуть транзистор не разбили, еще и пуговицу оторвали.
– Ничего страшного… – увещевал хмурый, пытаясь приделать обратно. – Все путем.
– Да чо ты с ним возишься, Ильич?! Дать по морде и успокоится!
– Он хороший парень… с пониманием… – Пальцы с пуговицей тыкали в солнечное сплетение.
Хозяин «яблока раздора» растерянно взирал на бесплодные попытки, наконец, надоело.
– Давай сюда, я пришью.
– Правильно… Иначе не получается… Чо, даешь транзистор?
– Нет. – Забаровский сделал неимоверное усилие для твердого отказа.
Хмурый нашел силы поднять глаза, встретился с робким взглядом, тут же опустил.
– Пойдем, выйдем. – Ильич мотнул тяжелой головой, поплелся к выходу.
– Все, песец тебе! – бросил в лицо белобрысый. Ладонь хлопнула по кулаку, изображая смятие в лепешку. – Илюха тебя по стенке размажет. Ждем в переходе!
Последним ушел толстяк, громко икнув, глупо ухмыляясь.
Руслан поискал поддержку у Олега, тот развел руками, обнадежил:
– Дал бы им – отстали бы. А теперь иди, получай люлей, а то они все тут разнесут. Не сопротивляйся – быстрее закончат.
Хозяин транзистора покосился на кришнаита.
– Можно добежать до вахты, вызвать милицию, – ответил на взгляд лысьвенец.
Забаровский направился к выходу, хотелось раззадориться до злости, но страх парализовывал. Глеб затрусил следом.
Глава III
Халява
В замкнутом пространстве перехода кругом стояло человек шесть-семь. Хмурый в центре.
– Пришел, – констатировал белобрысый, будто ждали целую вечность. – Ильич, можно я ему нос сломаю?
– Сам-м-м, – промычал дружок, осаждая порыв.
– Все на одного? – Руслан боролся со страхом, переходящим в панику.
– С тобой и один Ильич справится, салабон. – Белобрысый сплюнул.
Хозяина транзистора пропустили в круг, сомкнули, оставив место лишь для друга-соседа. Хмурый надвинулся, полетели кулаки. Брянец отпрыгивал и уклонялся. Илюха двигался медленно, пьяный глазомер плохо рассчитывал дистанцию. Забаровский успевал угнуться, отскочить. Сзади получал поджопники, толпа разно смеялась. Руслан старался показывать спину только Малышеву. Тот стоял, скрестив руки на груди, поеживаясь от холода ситуации.
Хозяин транзистора решился дать ответку. Кулак впечатался в щеку, противник пропустил мимо внимания, медленно подбираясь. Кулак припечатал другую щеку. Ильич тоже махнул, брянец отскочил, рука просвистела рядом с носом. В виду неликвидности соперника Забаровский осмелел. Кулаки лупили по глазам, скулам, тиром проходили по вискам. Хмурый надвигался бычком, приглядывался, выцеливал. Руслан обрушил серию ударов, теперь злился на себя, столько усилий и вхолостую. Он должен упасть! Полчаса кружения, десятки жалящих приемов, разгорающаяся агрессия. Враг лишь отмахивался, словно от рыхлых снежков, свистящих в физиономию. Методично приближался, когда визави менял позицию, снова начинал долгий путь под градом ударов. Разбавленный спирт – плохой помощник в бою, на ногах держала боязнь позора в глазах собутыльников. Забаровский тупо лупил, куда придется. Увлекся, бомбил справа и слева. Опухшее лицо соликамца превращалось в лепешку.
Вдруг у Руслана потемнело в глазах, дыхание перехватило, из носа хлынула кровь. Ильич реализовал задуманный план. Брянец отбежал в сторону, задрал голову вверх.
– Хватит с тебя? – Хмурый подошел к поверженному.
Он долго раскачивался на стуле у кровати хозяина транзистора, лежавшего носом в потолок с приложенным платком, наставлял:
– Это общежитие… Обще… Житие. Нужно делиться.
Но требование музыки забылось. Соликамцы перестали навещать земляков, пьянки за стенкой прекратились.