Иллюзия
Шрифт:
— Он платил мне за то, чтобы я их попугал. Например, избил или сломал руку.
— То есть в случае с Мартой Дикенсон, Александер впервые нанял тебя именно для убийства?
— Это стоит дороже. В два раза дороже, сказал я ему. Затем я взял ее вещи, ее пальто. Хорошее такое пальто. Чтобы все подумали, будто это ограбление. Вам бы ни за что не узнать, что там было на самом деле, если бы не этот засранец Мило.
— Да, ты постарался, чтобы все приняли это за ограбление. Весьма дальновидно с твоей стороны. А вот Александер дурак. Он велел тебе это сделать в том месте, которое напрямую
— Он…
— Кто — он?
— Александер, кто же еще. Он сказал, мол, бухгалтера нужно пустить в расход. Слишком много знает. Александер тогда сказал мне так: «Выясни, проболтался он или нет, и избавься от него». Я ему в ответ: «Это будет дороже. Он как-никак мужик. С мужиком сложнее, чем с бабой. Так что это дело стоит других денег».
Ева кивнула, как будто воздавая должное его деловой хватке.
— Все верно. Ты делаешь работу, ты называешь цену. И сколько же?
— Тридцать тысяч. Он, конечно, ни в какую. Но и я стою на своем. Тридцать кусков, и ни центом меньше. В общем, пришлось ему раскошелиться. Ведь мне еще нужно было придумать, как пробраться в эту гребаную «Скорую» и все такое прочее. И тогда я сказал ему, мол, гони ко мне Мило. А это дополнительное бабло. Но куда деваться. Заплатил. Сказал: «Главное — результат», все остальное — на мое усмотрение.
— С Ингерсолом была та же история?
— Он смотрел на меня как на дерьмо. Звал меня Буббой. Я ему не Бубба! — заявил Фрай, и его щеки вспыхнули злобным румянцем. — Я не работал на него, он же вел себя так, как будто я у него мальчик на побегушках. Александер сказал, что от него тоже нужно избавиться. Я потребовал с него тридцатник, хотя сделал бы и за меньшее. Потому что у меня давно чесались руки. Ингерсол насмехался надо мной, смотрел на меня сверху вниз, как на дурака. Я не дурак.
— То есть Стерлинг Александер нанял тебя, заплатив двадцать пять тысяч за убийство Марты Дикенсон, тридцать — за убийство Парзарри и тридцать — за Ингерсола. Так?
— Я же вам сказал. Он говорил — избавься, я называл цену.
— Понятно. А зачем тебе понадобилось нападать на меня и на мою помощницу?
— Александеру не нравилось, что вы водите носом, что задаете вопросы. Сказал, что вы с вашей помощницей — две любопытные сучки. Особенно вы, потому что замужем за богатым парнем и теперь считаете, будто вы ему ровня. Он сказал мне: «Убери их обеих, и главное, побыстрее». Я ему: «Это копы. Так что гони шестьдесят тысяч. Тут продешевить нельзя». Он мне: «Пятьдесят». Пятьдесят так пятьдесят, тоже хорошие деньги. Но вы почему-то не упали. Хотя должны были. Зато мне скорости не занимать. Я всегда бегал быстро.
Ева не стала поднимать тему мальчонки, которым он бросил в нее. Как-нибудь в другой раз.
— Ты промазал.
— Он сказал, мол, гони деньги назад, а я ему: «Я же еще не закончил». Мне не понравилось, как он тогда посмотрел на меня. Такой в два счета пришлет кого-нибудь по мою душу, подумал я. Или же меня кто-то тогда углядел и теперь настучит на меня. В общем, нужно делать ноги. Как ни хороша моя хаза, а придется ее менять. Да и дело
— То есть ты, Фрай, собирался убить меня и мою напарницу?
— Должен был. Это все Мило. Выболтал, гаденыш, все, что знал.
— Неправда. Я догадалась сама. Ведь я умнее тебя. И я не трушу. Ты устроил засаду на безоружную женщину, задушил, привязав к каталке, больного мужчину и молотком убил другого, предварительно оглушив его шокером. Ты стрелял мне в спину. Ты — трус, ты — убийца! Твоя песенка спета!
Фрай попытался подняться и даже схватить ее, но цепи не позволили ему это сделать.
— Я убью тебя! Я выйду на волю и убью тебя, сука!
— Не будет ни того, ни другого. Но ты можешь хотя бы порадоваться тому, что так же, как и ты, Александер проведет остаток своих дней за решеткой. Третьим в вашей теплой компании будет Мило. Кстати, всем его подручным — всем, кто по его поручению обманывал, проворачивал финансовые аферы, грабил других, — тоже светят тюремные сроки. Так что ты будешь там не один.
С этими словами Ева поднялась с места.
— Допрос окончен. Уведите подследственного, — сказала она, обращаясь к двери, и вышла вон.
В комнату вошли четыре дюжих копа. Ева направилась к себе в кабинет. Каково же было ее удивление, когда она увидела сидящего на скамье у стенки Поупа. Заметив ее, он поднялся на ноги.
— Лейтенант, я…
— Что вы здесь делаете?
— Мне сказали, что Стерлинг… Его адвокат сообщил, что он отказывается меня видеть.
— Зачем вы хотите его видеть?
— Но ведь он мой брат. Что бы он ни сделал, он — мой брат.
— То есть вы были в курсе? Пусть не полностью?..
— Клянусь вам, я ничего не знал про убийства. Но после Джейка я засомневался… Я подумал, но решил, что нет, это невозможно. Или нет, я кое-что подозревал. Честное слово, не знаю даже, как это назвать. Мне казалось, что у него там что-то нечисто. Я бы ему помог. Я бы постарался. Но он всегда отмахивался от меня. Я же… я всегда старался держать дверь открытой… — По щекам Поупа катились слезы. — В отличие от него.
— Вряд ли вы ему поможете, мистер Поуп. Если кто и нуждается в помощи, так это ваша компания. Ваша мать приложила все усилия к ее созданию. И теперь все, что вы можете сделать, — это взять ее целиком в свои руки, исправить то, что требуется исправить.
— Но ему не нужны были деньги. Не нужны. Зачем он все это делал?
— Нужда здесь ни при чем. Скорее обыкновенная алчность. Извините, мистер Поуп, но я ничем не могу вам помочь. Идите домой, к семье. Это самое лучшее, что вы сейчас можете сделать.
— Да, но ведь вы наверняка захотите поговорить со мной.
— Не только я, но и федералы. Не сегодня.
— Ну, хорошо, хорошо, я пойду домой. Но, если он вдруг передумает, если согласится меня увидеть…
— Я сообщу вам об этом.
Поуп развернулся и, шаркая ногами, побрел по коридору.
— Жалкое зрелище, — заметил Рорк. Он стоял рядом с дверью. — Поуп по-прежнему верен чему-то, чего нет в природе, и главное, сам прекрасно это знает. И все равно продолжает тешить себя иллюзиями.