Илья Муромец и Сила небесная
Шрифт:
Олав опустил голову и его лицо залила краска:
– Пленники не мои, а Муромца. Кабы не он, то меня бы в живых не было, а тебе служил бы предатель.
– Это кто?
– Эймунд Непомерный. Но про него я потом расскажу.
– Хорошо, тогда пошли смотреть пленников Ильи Муромца. Веди, богатырь, показывай!
Выйдя во двор, они увидели, что Бова уже вытащил из телеги всё разбойничье семейство и теперь проверял крепость пут. Заметив князя и воеводу, он вытянулся в струнку, насколько ему позволял живот, и доложил:
– Сотню пёхом пригнали, а эти в телеге пожаловали. Кажись, главари… Что с ними делать прикажете?
– Ступай, Бова, сами разберёмся.
Князь долго рассматривал пленных, скользя взглядом по злобным лицам Соловья, Нагая, Евлампии, Сыча и чумазых малолетних отпрысков.
– Ну что, Одихмантьевич, кончилась твоя вольница?
В ответ Соловей прорычал что-то нечленораздельное и по-волчьи зыркнул глазом.
– Ты на кого рычишь? – грозно вскрикнул Добрыня Никитич и уже хотел отвесить разбойнику оплеуху, но князь остановил его.
– Не марай рук, Добрынюшка! Негоже, связанного бить…
– Так давай развяжем. От меня не улетит.
– Развязывай, – разрешил князь, – пусть крыльями помашет. Заодно послушаем, как он свистеть умеет.
В одно мгновение Добрыня разорвал путы могучими руками и отступил на шаг, готовясь броситься на разбойника, как только тот сделает хотя бы одно неверное движение.
– А ну давай! – сказал князь.
На это Соловей злобно плюнул себе под ноги и заскрежетал зубами.
– Свисти, коли князь приказал, – повторил Илья и погрозил разбойнику кулаком.
Что такое кулак Муромца Соловей уже знал, поэтому сунул пальцы в рот и засвистел.
– О-го-го! – испуганно закричал Бурушка.
– Кар-кар! – истошно заорали вороны.
– Хрю-хрю! – забились в истерике посадские свиньи.
Князь, Добрыня и все, кто был на подворье, в ужасе заткнули уши. Но это слабо помогало, потому что разбойничий свист, словно раскалённое шило, проникал сквозь ладони.
И надо ж было в этот момент Соловью Будимировичу выйти из терема! Увидев своего заклятого врага, Соловей Одихмантьевич, забыв про богатырский кулак, бросился вперёд. Ещё минута и он свернёт шею этому купчишке. Нет, даже не свернёт, а перегрызёт своими волчьими клыками!
Вместо того, чтобы попытаться убежать, купец в ужасе застыл на месте, давая своему убийце дополнительное превосходство. Не пришедший в себя от Соловьиного свиста Добрыня Никитич не успел перехватить разбойника и сейчас мог лишь наблюдать за происходящим. Ещё миг и… Но вдруг за шаг до своей жертвы Соловей покачнулся и рухнул на землю, а его голова покатилась вперёд, пока не уткнулась в ноги оторопевшего купца.
– Что это было? – спросил побледневший князь.
– Ничего, просто голову ему снёс, – спокойно ответил Илья. – Хорошо хоть меч мне вернуть успели, а так бы не достал Соловья: шибко быстро летает.
Оказалось, что Муромец так стремительно взмахнул мечом, что никто этого и не заметил. Но времени на обсуждение не было, потому что Соловей Будимирович вдруг тоже покачнулся и упал рядом с окровавленной головой, от волчьего оскала которой ещё исходила неуёмная злоба.
– Что с ним? Ранен? – встревожился князь.
– Да нет, сомлел малость, – объяснил Бова, поднимая купца с земли. – Они ж народ мирный, вот и не привыкли, когда под ногами головы валяются. Хотя, когда я впервой голову без плеч увидел, тоже чуть своё сознание не потерял.
– Ладно, хватит болтать! – перебил Бову воевода. – Неси Соловья Будимировича в палаты да квасу ему дай студёного. И мне дай, а то что-то я взопрел от этого свистуна безголового…
ДЕСЯТИНА В ДОБРОЕ ДЕЛО
С этой минуты в Киеве закипела работа. Князь написал указ о ратном положении, из чего следовало, что население мужского полу от пятнадцати до сорока лет переходило в подчинение воеводе. Приказ огласили биричи, и вскоре к княжескому дворцу потянулись бородатые мужики и безусые отроки.
Киеву не впервой угрожала опасность, поэтому люди знали, зачем их зовут и шли не с пустыми руками: за поясами у многих торчали топоры, а некоторые вдобавок были вооружены пилами, молотками и лопатами.
Добрыня Никитич разбил народ на артели – рабочие дружины с круговой порукой. Одних артельщиков он послал укреплять стены, других отправил в лес рубить волока – длинные клюки-кокорки, служившие оглоблями и полозьями для выволакиванья брёвен из леса. Третьих – делать из брёвен острые колья-рожны, которые вкапывались в землю перед защитным валом в наклонном положении, чтобы остановить конницу противника, ведь, как говорится, против рожна не попрёшь! Четвёртых – добывать и варить смолу, чтобы лить горячий вар на головы кочевников, остужая их пыл. Нашлась работа и для пятых, и для шестых, да и седьмые без дела не остались…
А что же с пленниками, спросите вы? Чтобы ответить на это, придётся немного забежать вперёд, потому как во время подготовки к осаде некогда было ими заниматься. Всех разбойников, кроме Евлампии и мелюзги, заковали в кандалы и посадили в острог. А уже потом, когда опасность миновала, боярский суд сослал их рыть судоходные каналы между реками, а покуда каналы строились, таскать корабли посуху. Та ещё работка! А нечего было разбойничать!..
Да, чуть не забыли: Нагая и Сыча перед этим хорошенько выпороли на конюшне, тут уж Прасол отвёл душу!
Евлампию же отправили в женский монастырь, где в скором времени из злобной атаманши она превратилась в скромную послушницу, напоминавшую нравом ту замечательную девушку, каковой она была двадцать лет назад. Евлампия много молилась за своего не покаявшегося супруга в надежде, что Господь облегчит его вечные муки. А ещё она молилась, не поверите, за Илью Муромца, бывшего лютого врага, который оказался лучшим другом, ибо вытащил из погибельного болота её деточек. Их князь отдал в книжное учение. Правда, поначалу Филину, Беркуту и Соколку пришлось вдоволь берёзовой каши нахлебаться. Но ведь не зря говорят: кнут не мука, а вперёд наука! Потому не прошло и полгода, как братья стали первыми учениками, сказалась, видать, разбойничья смётка! Но, скорее всего, ума им прибавили церковные бдения Евлампии, поскольку молитва матери дитя со дна морского поднять может…