Илья Николаевич
Шрифт:
Ученики смело вскинули руки. Каждому не терпелось выйти первым к столу.
Вызвав ученика, драгун дал задачку на сложение в пределах десятка, затем двух десятков. Мальчик, запуская руки в бескозырку, выкладывал из орехов слагаемые и объявлял сумму.
Со словами "А дайте мне задачку на три десятка" полез было опять за орехами, но драгун заслонил бескозырку, а мальчугану погрозил пальцем:
– Этак ты у меня весь боеприпас утащишь!
Ребятишки, сидевшие за партами, рассмеялись, а некоторые из них после
Но мальчик у стола уже решал задачку на вычитание. Соображал бойко, и драгун в поощрение разрешил ему из двадцати вычесть единицу.
Разность из девятнадцати орехов мальчуган ссыпал себе за пазуху.
– Хватит тебе, - отправил его драгун на место.
– А то ишь, на три десятка позарился!
– На двадцать девять, - деловито поправил его мальчик.
Счет на орехи наглядный, ошибиться было трудно, а тут еще придуманное драгуном поощрение... На переменке весь класс щелкал орехи.
Дети принялись угощать и гостя.
– Да я же не решал с вами задачи, - смеялся Илья Николаевич.
– А вы возьмите да решите!
– Хорошо, дети, согласен!
И после перемены, объявив на всякий случай, что премии не отменяются, предложил орехи рисовать мелом на доске.
Ребята охотно подхватили новшество. Сперва выводили на доске кружки-орехи, потом для упрощения стали заменять их точками; из точек Илья Николаевич вытянул вертикальные палочки, дав детям понятие о римских цифрах.
Но среди ребят нашлись и такие, что сумели написать цифры общепринятые.
На первый случай, считал Илья Николаевич, достаточно: возбудил интерес у детей к доске и мелку, а драгуну подсказал, как действовать дальше, раз от раза усложняя урок.
С этим и хотел уехать. Но драгун схватил Илью Николаевича за руки и ни в какую: мол, не выпущу ни за что, пока не досидите все уроки! А у самого от огорчения губы дрожат...
Пришлось остаться.
После большой перемены вошли в класс, а его не узнать: полно посторонних! Школа мужская, а тут появились девочки, даже девушки. Выстроились вдоль стен.
Драгун ловко подал инспектору свой учительский табурет, пронеся его над головами, а Илья Николаевич сел, с любопытством ожидая, что будет дальше.
Драгун вышел на середину комнаты. Потеснил от себя собравшихся, расставляя их в ряды, яростно взмахнул рукой и - грянул хор:
Взвейтесь, соколы, орла-ами,
Полно горе горева-ать!
В свободной руке драгуна блеснула кавалерийская труба - и в хор, подкрепляя мелодию, вплелся голос меди.
То ли де-ело под шатра-ами
В поле ла-агерем стоять!
Дирижер подал знак своим мальчишкам. В ответ - рефрен с заливистым подсвистом:
В поле ла... в поле ла-агерем стоять!
Лица поющих - и детей, и взрослых, парней и девушек - раскраснелись. Пели самозабвенно, с неожиданными для самих исполнителей вариациями, и это расширяло мелодию,
Илья Николаевич слушал хор все с большим интересом. Сначала раздражала труба, но и ее открытый, острый звук нашел свое место: песня-то солдатская, требует в исполнении молний и громов, многоголосия, лихости!
Только сев в подводу, Илья Николаевич почувствовал, как он устал от драгуна. Но это была добрая усталость. Покорил его солдат - и сердечностью в обращении с детьми, и своим хором; это уже не только школьный хор, под его медного дирижера, как видно, вся молодежь деревни запела!
Очень хотелось Илье Николаевичу сохранить в школе драгуна. Но ведь неуч, какой же это учитель? Честно признался инспектору, что обучать грамоте не может: пробовал, мол, да испугался путаницы, которую занес в головы ребят. Вот незадача... Хоть сам садись за его подготовку!
Раздумывая на обратной дороге о предстоящих делах, Илья Николаевич все явственнее ощущал: в деятельности инспектора народных училищ границ установить невозможно.
* * *
Наутро Ульянов встал рано. День занимался погожий, подсохло. "А не прогуляться ли в какое-нибудь близлежащее сельцо?
– пришло Ульянову на мысль.
– Пешочком?"
После всех удручающих впечатлении поездки очень ему захотелось солнышка. Да и с крестьянами то ведь он, по существу, еще не встречался. В Симбирской губернии не менее миллиона крестьян. Выйдя из рабского состояния, крестьянин, несомненно, потянулся к знаниям, к свету, входит в понятия новой жизни. Вот для кого он здесь.
В полях после уборки хлебов голо и пустынно. Но вот пригрело солнце, и торчащая повсюду мелким ежиком стерня затуманилась от пара. У Ильи Николаевича сразу хозяйственная мысль: "Химики взялись за дело - сырость и тепло: живо переработают остатки от снятого урожая в удобрение для следующего! Великий круговорот жизни..."
Порой он снимал фуражку, подставляя голову мягкому, струившемуся над землей теплу: "Благодать!"
Вдали на пригорке, среди деревьев, уже терявших листву, показались строения довольно большого поселка. На передний край выступило богатой постройки здание под красной железной крышей. Яркая, как мухомор, крыша, казалось, чванливо главенствовала над россыпью соломенных кровель.
Ульянов остановился. Внезапная догадка неприятно поразила его: "Неужели удельная?"
Знакомясь в Нижнем с различной педагогической литературой, Илья Николаевич читал и о школах, которые принадлежали не министерству просвещения, а ведомству уделов. Уделы - это поместья, составлявшие собственность царской семьи и разбросанные по всей России. Поместья были столь обширны, что для них понадобился не управляющий, а целое ведомство управляющих. Ведомство уделов обзавелось и школами, в них по особой программе готовили для царских угодий обслуживающий персонал.