Илья Николаевич
Шрифт:
– Значит, посиделки?
– улыбнулась Мария Александровна и принесла рукоделие.
Сели на кушетку, Илья Николаевич увидел лицо жены вблизи и с полной ясностью. И на нем - печать десятилетия, трудного, полного забот о куске хлеба и о детях. Вот этого самого десятилетия, юбилейного...
Усмехнулся иронии жизни. Но чтобы не выдать поднявшегося в нем чувства горечи, поспешил отвлечь внимание жены на себя.
– Маша, а ведь я старик!.. Полтина лет миновал, - сказал он уже в суровом раздумье.
– Это я от одной старой чувашенки услышал. Взглянула на меня оценивающе и не ошиблась ведь. Как раз на будущий год мне - полтина...
–
– весело сказала Мария Александровна.
– Но ведь я осталась послушать отчет, Илюша.
Илья Николаевич потрогал стопку листов на столе.
– Неужели все это читать?
– Он сделал кислую мину.
– А ты расскажи самое для тебя важное. Это и мне будет интересно.
– В руках Марии Александровны уже бойко поблескивал вязальный крючок.
– Я жду цифр.
– Она знала пристрастие мужа к математическим расчетам и в поощрение ему улыбнулась.
– Готова поскучать? Хорошо. Но до цифр еще надо добраться! А допрежь того - ну, никак не миновать Ермилу Мельника! Помнишь:
И чудо сотворилося
На всей базарной площади
У каждого крестьянина,
Как ветром, полу левую
Заворотило вдруг!
Он, посмеиваясь, продолжал:
– И несут и несут на сиротскую Ермилову мельницу, сиречь на школы, мужички наши столько медных пятаков, целковиков, лобанчиков, прожженной, битой, трепаной крестьянской ассигнации, что счет идет ежегодно уже на тысячи рублей серебром!
Мария Александровна даже вязать перестала. Она любовалась мужем, радовалась за него.
– С подписными листами, кажется, особо преуспевает госпожа фон Гольц? вставила Мария Александровна.
– Не только. Но и ее в числе других я уже неоднократно поощрял благодарностью в печати.
Особенной гордостью Ильи Николаевича стали новые школы. За десятилетие он построил 151 школьное здание. Учебный процесс в новых школах поставлен образцово; как ему и мечталось, зажегся свет маяков, столь необходимый для школ, что еще блуждают отягощенные грузом схоластических пережитков. Новые школы в огромной степени помогли Илье Николаевичу держать на уровне современных педагогических требований всю школьную сеть губернии.
Общее число школ за десять лет уменьшилось: было 460, стало 423. Однако разница в том, что цифра 460 была дутой, а теперь каждая из 423 и существует, и живет полнокровной жизнью.
В заботах об учителях Илья Николаевич проявлял не только здравый смысл начальника и организатора: "Больше людям дашь - больше с них спросишь". Нет, все, что он делал для сельского учителя, исходило прежде всего из движений его души, прекрасной в своих бескорыстных порывах.
"Вознаграждение учительского труда в среднем числе утроилось", скромно отмечает он в отчете за десятилетие. А ведь достижение - масштаба огромного. Мало того, Ульянов добился для учителя человеческого жилья на селе, права на отдых, на больничную помощь от земства. Заключив все это в скупую строчку: "Нельзя не признать, что в течение десятилетия все-таки достаточно сделано для улучшения быта учителей", Илья Николаевич тут же, зная, что отчет будут читать не только в округе, но и в министерстве, выдвигает перед правительством и общественными учреждениями целую серию новых настоятельных просьб.
Симбирский директор обеспокоен тем, что, как он пишет, "положение народного учителя ничем не обеспечено в будущем: не щадя сил, ни здоровья при исполнении своих нелегких обязанностей,
"К сожалению, - замечает Илья Николаевич, - проект этот пока не приведен к исполнению". Сын или дочь из семейства учителя, окончив местную школу, порой стремится продолжить образование. Но учитель, по наблюдениям Ульянова, "крайне затруднен" в этом.
И снова и снова Илья Николаевич взывает к министрам и земским деятелям...
– Машенька, - вдруг спохватился Илья Николаевич, - ты не устала?
– Кажется, Илюша, лампа устала.
В самом деле, свет в кабинете заметно сник, керосин в лампе выгорел.
– Знаешь, о чем я подумал?
– сказал Илья Николаевич, зажигая свечу. Луке-то Лукичу так и не довелось пожить на настоящем учительском жалованье...
Мария Александровна прервала мужа, сказала строго:
– Но не расстраивайся, пожалуйста. Я знаю, чего тебе стоило пережить эту страшную весть...
Илья Николаевич опустил голову:
– Дело рук фон Гольца...
Будучи в Петербурге лейб-гусаром, фон Гольц, как выяснилось, знавался с "голубыми мундирами" (то есть жандармами). Обосновавшись помещиком, он не изменил своим симпатиям и в охотничьем азарте гонялся вместе с жандармами за политическими. Напав на след нечаевца Луки Лукича и обнаружив, что это один из любимых учителей ненавистного Ульянова, лейб-гусар возликовал вдвойне: и как удачливый охотник, и как супруг, делающий жене приятное для нее и оригинальное преподношение. В ее небесной голубизны глазах блеснули огоньки торжества: этот Ульянов будет знать, как соваться не в свое дело!
Конец лета 1884-го. Всей семьей Ульяновы возвратились из Кокушкина.
Отдохнувший, в отличном расположении духа Илья Николаевич пришел в свою директорскую канцелярию.
Первое, что он увидел на столе, была бумага, озаглавленная: "Правила о церковно-приходских школах".
– Так-с...
– процедил он с огорчением.
– Дожили, значит!
Церковно-приходские школы, не новинка. В Симбирске было две да шесть в губернии. Но вот на столе у Ильи Николаевича бумага из Петербурга.
Комитет министров, рассмотрев школьные дела, "мнением положил", что "духовно-нравственное развитие народа не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведовании народными школами".
А вот и "Правила", в коих это мнение претворено.
"Ну что ж, - подумал Илья Николаевич философски, - умы человеческие в мнениях разошлись, но дело ведь решает жизнь, фактор объективный!"
Донесение из Сызрани... Илья Николаевич вспомнил с теплым чувством: там воплотилась его идея об учительских съездах. Нынешний 2-й инспекторский район.