Илья
Шрифт:
Она поспешили обойти утес, чтобы скрыться из глаз врага.
И стало понятно, куда девалась вода.
Перемычка была, это и в самом деле был полуостров.
На том берегу не было леса. Не было и в помине тех старых дубов, подлеска, полян, которые Вольга так отчетливо видел сверху. Утес, своей гранитной плотиной перекрывая реку, заставлял воду разливаться по берегу - столько тысячелетий, сколько стоял. Весь тот берег, сколько хватало глаз, был болотом - пустынным, заросшим ряской, явно глубоким. Свет заходящего солнца слабо отблескивал на жирной поверхности, не оставляя надежды. Это болото было
Так вот что означало ощущение чужого присутствия, которое Вольга чувствовал, обращаясь! Мир колдовства сузился, уплотнился, или, может быть, стал более связанным, и его, Вольгу, затянули в Обман! Того, что видел он, не существовало, и теперь его воспитанники, приведенные им, Вольгой, стояли между гнавшейся за ними ордой и непроходимым болотом!
Глядя на реку, Вольга вспоминал Дуная Ивановича, с которым дружил. Случайно убив любимую жену, Дунай истек слезами, превратился в реку. Тогда такое было возможно.
Мир меняется, думал Вольга, он еще неустойчив, он то такой, то этакий - в зависимости от веры людей. И если эти двадцать два мальчика будут верить... И если он, Вольга, принадлежащий старому миру, будет продолжать верить, что принадлежит ему...
Но нужно как-то сделать так, чтобы его колдовства не заметили те, что следили за ним, колдующим, и завели сюда. Неизвестно, поможет ли, но попробовать надо.
– Кто-нибудь из вас может отдать мне свой крест?
– спросил он. Мальчишки вздрогнули от неожиданности, заколебались, и только Соколик, не раздумывая, торопливо потянул гайтан через голову. Вольгу порадовало, что это оказался он. Вольга выделял Соколика, хотя никогда и никак этого не показывал. Хмурый мальчишка был надежен, но дело было не только в этом. В Соколике, худом, с легкими русыми волосами, в его движениях Вольге временами чудилось что-то очень близкое.
– Здесь есть гать, - сказал он спокойно, твердо и уверенно.
– Сейчас, пока не стемнело, вырубите слеги - деревья здесь кривые, но сойдут, не до красоты, лишь бы крепкой была. И ложитесь спать, путь будет трудный. Завтра на рассвете ищите гать и идите по ней - выведет. Меня не ждите - у меня другие дела будут.
****
Гать нашли легко - стоило только потыкать слегами у края болота, считай, прямо там, где стояли. Она была лишь слегка, на локоть-полтора, залита болотной жижей, потому и не видна сразу, а так - почти на поверхности. Широкая - коней водить. "Недавно клали, - заметил кто-то, - все бревнышки свежие, ни одного гнилого. И лежат - один к одному".
А как полпоприща прошли, гать и вовсе вышла на поверхность, шли, считай, как по мосткам. В само деле - бревна свежие, ровные, одно к одному. За день дороги, конечно, умаялись, но не так, как могли бы. А вон уже и берег - трава, березки... Последнее бревнышко в него упирается, совсем сухое, на солнышке-то. Парни как увидели - "ура" закричали, но ума хватило с гати не сходить и коней придержать. Жижа-то болотная - вот она, рядом хлюпает, а у берега самые ямы, это все знали. А как на берег сошли - тут-то и запрыгали, повалились в траву, радуясь избавлению.
Соколик наклонился над последним бревнышком гати - том, что уже на солнышке подсох. За его край, сбоку, у самой болотной жижи висел, зацепившись гайтаном, крестик. Соколик бережно снял его,
"Мы с тобой, наставник, получается, теперь крестные братья, - сказал беззвучно, глядя на гать.
– Тебе не вернуться, я знаю. Но я родства не забуду".
Гать молчала. Да и как ей говорить - гати в неподвижном болоте?
Березы шумели - те да. И птицы. И все лесные, неясные, говорящие о жизни звуки. А гать молчала.
Глава 22
Мельник и его жена, державшие мельницу для нескольких сел на Москва-реке, в далекой лесной земле заносчивых вятичей, ни разу не пожалели, что приняли к себе беспамятную одноглазую бродяжку со шрамом на лице, неизвестно какими путями к их мельнице вышедшую. Иные бы подумали - да и на порог не пустили. Но мельник живого человека от нечисти или морока всегда отличит, так уж издавна повелось: у мельников с нечистью особые отношения. Кроме того, оба - мельник и его жена - были христианами, а у бродяжки на тонкой шейке болтался крестик. Ну как не пустить? Пропадет.
Кроме крестика, на шее у девушки - имени своего она не помнила, стали звать прозвищем: Найдена - было ожерелье из речного перламутра; она все время за него держалась, трогала; особенно, когда ее спрашивали, кто она и откуда, как будто надеялась, что ожерелье поможет ей вспомнить. Но не помогало.
Она оказалась работящей и доброй. И как выяснилось недолгое время спустя - беременной.
У мельника и его жены рождались дети, да все умирали в младенчестве. К ребенку, рожденному батрачкой, привязались, особенно жена мельника, с рук не спускала. Ребенка окрестили, нашли в одном из сел попа. Имя при крещении дали ему Иван, но как-то так получилось, что все звали по прозвищу - Соколик.
Старики относились к Найдене скорее как к приемной дочери, чем как к батрачке, но они старели, слабели, и все больше работы приходилось брать на себя Найдене, а позже - и ее подросшему сыну. Десятилетний Соколик знал мельницу, как мельник, - со всеми ее секретами, умел запустить и остановить жернова; открыть переборки в нужное время, и торговаться с привозившими зерно селянами тоже умел.
Все это ему пригодилось.
Найдена, хоть и занятая работой по горло, привязавшаяся к старикам и всей душой любившая сына, втайне не знала покоя, мучительно пытаясь вспомнить себя, свое имя и всю свою прошлую жизнь. Она прислушивалась к снам, но сны о прошлом молчали. В снах были ее малыш, медленное вращение мельничного колеса, какие-то деревни, которых она не узнавала.
Иногда, редко, было страшное. Ее распятое тело, дышащая в лицо зловонная морда...
Неужели ее малыш, ее Соколик?... Она твердо знала - нет. Ее сын не был плодом надругательства, он был желанным и драгоценным с момента зарождения внутри нее. Это чувство не могло быть обманным, оно шло не от памяти, предавшей ее, а из самых глубин ее материнства, которые не могли ни обмануть, ни предать.
Значит, она любила и была любима.
Прошлое было скрыто за плотной завесой, проникнуть за которую ей не помогали никакие усилия.