ИМАГО (Phasis imago)
Шрифт:
– Раз уж эвакуанты уцелели и сумели продолжить род, значит хотя бы часть из них в конечном итоге обосновалась на Листах. Из этого и следует исходить. Я правильно понимаю, для спасения тебе достаточно отыскать хотя бы одну из спасательных шлюпок и капитанский кристалл?
– Отыскать мало, – уныло заметил Артем. – Надо еще чтобы шлюпка оказалась исправной. Способной вознестись обратно на небеса.
– А это вообще возможно? – осторожно поинтересовался ва Хисгин. – Семьсот лет – немалый срок… Даже железное оружие без присмотра ветшает. Первое время за шлюпками наверняка ухаживали, но потом…
–
Топливо, конечно, давно распалось; батареи почти наверняка разрядились. Но это как раз не проблема: пригодный к полету бот запитать Артем уж как-нибудь сумеет, главное – найти его и отдать нужную команду. А если бот окажется неспособен к зарядке, значит летать он стал неспособен много раньше.
"Активного топлива на Листах не найти, это факт, – справедливо рассудил Артем. – Но уж батареи от солнышка кое-как зарядить всяко получится. Батареи там практически вечные, это вам не древние плазменники, такие не сыпятся. Да, заряжать их придется долго. Да, хватит одних только батарей, без активного топлива, максимум часов на тридцать полета. Но уж на орбиту выйти и пристыковаться к "Одессе" за такое время он как-нибудь успеет. А на лайнере как минимум в одной из шлюпочных все точно есть: и топливо, и автоматы, и все прочее".
Артем зажмурился и шевельнул руками, представляя, будто наводит тупорылую тушу спасательного бота стыковочными тягами на первый попавшийся аварийный шлюз, и внутри у него все сначала замерло, а потом оборвалось.
Он открыл глаза. Напротив сидел облаченный в шкуры, старик.
Просвещенный дикарь, далекий потомок его друзей и коллег. Они оба пребывали в теле исполинского, парящего над незнакомой землянам планетой Листа, в полости – большом пузыре у самой поверхности, оборудованном под жилище. Мечтать о стыковке с "Одессой" в положении Артема мог только безумец. И тот факт, что учитель ва Хисгин – один из известнейших мечтателей этого мира делу никак помочь не мог.
Мечты обычно плохо согласуются с реальностью. И чем неприятнее реальность и слаще мечты, тем хуже согласуются.
Артему остро захотелось как-нибудь покончить со всем этим – сигануть в треугольную прореху между бортами слипшихся Листов, наговорить дерзостей незнакомцам… Наесться веселящих ягод, наконец – они только по ягодке веселят, а слопай горсть – просто не проснешься.
Однако он точно знал, что ничего подобного делать не будет. Он будет искать. Пусть это бессмысленно и бесперспективно, но это единственное, что позволит ему не сойти с ума в ближайшие годы.
– Хорошо, – учитель ва Хисгин поднялся на ноги; вынужден был встать и Артем.
– Я услышал тебя, а Тиом. Теперь ступай, а мне нужно подумать.
Артем растерялся; в душе он лелеял надежду, что ва Хисгин хлопнет себя по лбу и звучным своим баритоном воскликнет: "Ну, конечно, история о…" и назовет то, о чем история. О железной птице, затерянной на старом Листе, например. Шансов на это было немного, это Артем тоже сознавал. Но чтобы вот так, коротко перемолвиться – и до свиданья? Спасибо, хоть обещал подумать…
Тем не менее Артем как мог сердечно поблагодарил учителя своего друга Дасти, отвесил поклон и покинул
Снаружи было ярко и весело – на соседней поляне что-то происходило, оттуда доносились смех и пение и чьи-то азартные выкрики. Туда Артем и направился – вероятнее всего, Дасти имено там, и именно его присутствием объясняется веселье.
Артем угадал: Дасти при посильной помощи слушателей распевал скабрезные частушки, подыгрывая себе на гитаре. Закончив очередную и переждав взрыв хохота он делал паузу, не прекращая играть и позволяя спеть куплетец кому-либо из присутствующих. Тан тоже был здесь; подпевать он не порывался, но охотно смеялся вместе со всеми. Артем присел на край колодины рядом с Таном; тот покосился на приятеля и снова переключился на частушки.
Веселился народ минут двадцать. Артем тоже иногда улыбался очередному загибу народного творчества, но целиком сосредоточиться на веселье не получалось, мысли поневоле возвращались к разговору с учителем Хисгиным – такому долгожданному и такому в итоге короткому и скомканному. Умом Артем понимал, что никакой разговор ни с кем в Поднебесье не способен кардинально изменить его положение. Счастье, что его вообще выслушали и поняли. Однако иррациональное свойство людской психики надеяться на лучшее, пусть оно и несбыточно, успело дать плоды: Артем разочаровался и был на грани того, чтобы опустить руки. Не навсегда – всего лишь на какое-то время. Уж свою-то натуру Артем успел изучить, а врать самому себе – занятие бессмысленное.
Он может на какое-то время впасть в депрессию. Но пребывать в депрессии бесконечно – не вариант.
Тан рядом устал смеяться. Последние несколько куплетов, когда певцы и слушатели совсем уж раздухарились и окончательно позабыли о приличиях, Тан утыкался лицом в плечо Артему и оттуда глухо всхлипывал, потому что просто хохотать в голос больше уже не мог.
Спасли его четверо дюжих парней, как раз вышедших к поляне. Каждый тащил по нескольку бурдюков – понятно с чем. Увидев эту четверку, Дасти завершил очередной куплет замысловатой каденцией, положил гитару на траву рядом с собой и весело заорал:
– Пощады! Влаги!
– Влаги сказочнику! – с готовностью подхватили окружающие и один из подошедших парней ловко перебросил соседу Дасти булькающий бурдюк с веселящим. Тан отлип от Артема, вытер слезы и с интересом воззрился на процесс вскрытия бурдюка – сосед Дасти не спеша распускал узелки на горловине.
– Ой, не могу, – простонал Тан, промакивая слезы рукавом. – Сто раз же слышал эти частушки, а все равно чуть не помер от смеха.
Он взглянул на Артема внимательнее.
– А ты чего такой кислый? С учителем поговорил?
– Поговорил.
– И..?
– Он меня выслушал и обещал подумать.
– Ну, так Дасти тебе это сразу предрек! – пожал плечами Тан. – ва Хисгин знаешь сколько песен и историй помнит – у-у-у!!! Попробуй вот так, с ходу, сообрази – в какой может идти речь о вещах древних?
Тут Тан опомнился и осекся, но окружающие, к счастью, к их разговору не прислушивались – веселящее интересовало их не в пример сильнее, а тем, кто пел и смеялся, еще и отдышаться требовалось. Да и сидел Артем с самого краю, далеко от эпицентра, которым, разумеется, являлся сказочник с гитарой.