Имажинали (сборник)
Шрифт:
Прямо все? Хм. Никто такого поворота не ожидал. В колледже преподы замечали только ботанов и тех, кто устраивал бардак. Если ты недостаточно смышленый, чтобы их заинтересовать, или не настолько раздражаешь, чтобы мешать им вести урок, ты растворяешься в некой серой зоне посреди класса.
Когда это произошло — с моим отцом — никто не заметил, что что-то стряслось. Хотя я сама пугалась в зеркале от собственной бледности и дико жесткого взгляда. Я себя чувствовала как здоровенный ком еле сдерживающейся злобы, такой плотно скатанный, что сам по себе не рассосется. Я просыпалась утром со сжатыми кулаками.
Это случилось только раз, с моим отцом. Всего лишь раз. Но я так испугалась, что это повторится. Как они этого могли не увидеть?
В последние дни там, в колледже, мне все страстно хотелось крушить. Залезть на стол и вопить, чтобы кто-то наконец посмотрел на меня, выслушал меня, чтобы выбраться из этой серой зоны, мне, маленькой Наиме, которая никогда не гнала волну и никого не интересовала. Я умирала от желания так сделать, только все задавила. О чем и кому бы я рассказала? У меня больше не осталось подруг; те, что были с детства, слишком сильно изменились. Пацаны в классе похохотали бы и разболтали бы об этом на весь колледж. А отец тогда сказал бы, что я вру, и все бы поверили именно ему.
Так что я смолчала. Но через несколько дней я собрала свой рюкзачок. Я запихала туда шмотки, хлеба, сыра, печенья. Я утащила несколько банкнот из его бумажника, пока он спал. Я надела толстовку, которую принес мне брат со своего первого хип-хоп-концерта. Мне нравилось в нее одеваться. Она была как вторая кожа, крепче, чем настоящая.
Я ушла до того, как он проснулся. Никакого другого выхода я не видела. Мой брат, он бы меня выслушал. Я чувствовала себя такой всеми забытой с тех пор, как он ушел из дома.
Того, что произошло с моим отцом, ни за что бы не случилось, пока в доме был мой брат. Он ушел и оставил меня совсем одну. Но если бы я добралась до него, то была бы в безопасности. Сначала будет нужно доехать до Парижа, а потом сесть на поезд до Ренна.
Я прихватила две кофты и свой большой шерстяной шарф. Но я не ожидала, что будет так холодно. Особенно ночью. Из-за холода я чуть не попалась. На второй день, проходя мимо рынка, остановилась на запах горячих блинов. Я проглотила пару, никогда не ела ничего вкуснее, но чтобы согреться — их не хватило. Я продрогла до мозга костей, и начала понимать, что это означает. Я забыла взять перчатки. Сколько я ни дышала на пальцы, их все равно жгло.
Я прошла мимо прилавка, где продавали носки, шапки и пары шерстяных перчаток. Выждала момента, когда никто не смотрел, и хотела слямзить одну пару.
Я оказалась недостаточно быстрой. Тот парень сцапал меня сзади. Я думала, он меня задушит моим же шарфом. Он обозвал меня мразью, выкрутил мне руку, чтобы я бросила перчатки. Я ожесточенно отбивалась, только это было бесполезно. Он мне делал все больнее и больнее.
Не знаю, из-за боли или из-за страха, что он сдаст меня легавым, только это вышло само собой. Что-то такое открылось в моем животе, и вышел голос.
Асма говорит, что его разбудила вся жившая во мне злость. Раньше со мной такого никогда не случалось. Я принялась страшно пронзительно
Торговец вдруг бросил меня, заткнул уши руками. Он упал на колени, сгорбился, уронил голову и закричал. А голос продолжал. Я чувствовала, как он повышается и повышается.
И вдруг кто-то ухватил меня за пальто и оттащил назад. Я не сразу поняла, что происходит, только почувствовала, что меня сильно трясут, и женский голос кричит мне: «Стоп!» Мой голос разом оборвался. Женщина резко задрала мою голову и уставилась мне прямо в глаза. Прямо убийственным взглядом.
— Иди жди меня в конце улицы.
Ее голос будто кнутом хлестнул. Когда она отпустила меня, я пустилась наутек. И обернулась, отбежав на сколько-то метров подальше. Я видела, как она завертелась вокруг себя, притопывая каблуками по тротуару, и ее голос зазвучал так, словно шел не из ее тела, а снаружи. Слушая тот голос, я почувствовала, как что-то просыпается в моей груди, там, откуда вырывался чуть раньше мой собственный. Как будто он захотел присоединиться к такому же как он. Меня это напугало, и потому я крепко стиснула зубы и побежала в конец улицы.
Когда она нагнала меня, мы долго разговаривали. Не знаю, почему я ей рассказала про своего отца. Я как-то инстинктивно чувствовала, что она поймет, что как минимум выслушает меня. И вот она мне объяснила, что с ней случилось то же самое. Она сказала мне, что мужчины — свиньи и что они часто такое выделывают такие вещи с девочками вроде нас. Просто потому, что у них власть и физическая сила. Но она пообещала мне, что мы сможем взять реванш над людьми. Отомстить всем остальным — тем, кто помалкивает, тем, кто знает и кто ничего не делает. Тем, кто отказывается нам верить или намекает, что мы сами нарвались.
Я спросила ее, почему она не использовала свой голос, чтобы себя защитить. Она холодно хихикнула и сказала мне:
— Слишком просто было бы, если бы такое с нами случалось, когда нужно. Мой голос пришел ко мне слишком поздно. Это злость его разбудила — и в тебе, и во мне.
Я ответила:
— Я себя больше никогда обижать не дам.
Я сама удивилась, от себя это услышав, но знала, что сказала правду. У меня появилось что-то новое, мое и только мое. Асма собиралась научить меня, как им пользоваться.
Она объяснила мне, что есть множество разных способов использовать голос. Подчинить себе. Сбить с ног. Заставить что-то позабыть. Но она предостерегла меня, что обычные люди таких, как мы, не любят, потому что мы меняем баланс сил. Если я хотела выжить, следовало стать такой же крутой, как она, но оно того стоило.
Элиас
Я отслеживал их в последующие дни. Я болтался в обеденный час на одном и том же мосту, куда их иногда заносила ежедневная вылазка. В этой мысли меня утвердила близость Сены. Голос питается стихиями и связью, соединяющей их с телом. Присутствие воды усиливает эффект. Кроме того, у кромки воды я лучше всего различал их след, эту волну возмущения, которую они оставляли за собой.