Имажинали (сборник)
Шрифт:
Несколько раз я подбирался достаточно близко, чтобы прочитать их. Язык их тел подсказал мне часть остального. Старшая была постоянно натянута, как струна, готовая лопнуть. Ее жесты были резкими, яростными, их отмечала скрытая жестокость. Что-то оборвалось внутри нее, обнажив ее силу и сметя запреты. Я прочитал в этой женщине настоящую красоту, огромный внутренний свет, понемногу заглушаемый тьмой. Одной лишь перенесенной агрессии не хватило бы для преображения до такой степени. Но примешалось молчание. Безмолвные обвинения. Отрицание. Они убили в ней доверие к миру и способность слушать других.
Та, что помладше, пыталась копировать ее
Но она нашла, с кем переговорить. С кем-то, кто походил на нее, кто пережил подобное, и кто пообещал показать ей иной путь.
Два одиночества, что встречаются и дополняют друг друга. Разве не в этом суть всех человеческих отношений? Старик, в те времена, когда только подобрал меня на улице, сказал запомнившиеся мне слова: «В тот день, когда ты поймешь, что все люди одиноки, ты станешь чуть менее одинок». Вот то, что я слышу от большинства людей, чьи мысли я улавливаю. Никто не понимает. Никому нет дела. Никто не хочет слушать. Сколько часов проводят люди в размышлениях о том, почему все остальные знают, как жить, откуда они черпают уверенность, — не подозревая, что под своей раковиной прочие задаются теми же вопросами. Сколько раз в тринадцать — четырнадцать лет я спрашивал себя: почему? почему только мой отец возвращается домой ночью мертвецки пьяным, почему только мне приходится прятать свои синяки, почему только мне бывает так плохо. Если бы только я знал, что творится в головах у всех остальных.
Вот что было труднее всего выдерживать, когда старик научил меня прислушиваться к людям. Все эти одиночества, которые шли бок о бок, слепые друг к другу. И которые понятия не имели о том, что мы слушаем их истории, чтобы поведать их другим. Это не самый инстинктивно напрашивающийся способ употреблять голос и усилившееся восприятие мира, которое пробуждается вместе с ним. Прежде всего мы узнаём пульс, новую силу интуиции, которая его сопровождает. Узнаём, что можем дать свободу нашей ярости, дать ей высказать все за нас в лицо остальным, обратить ее против них.
Даже спустя столько лет я помню, как это было захватывающе.
Иной же способ слушать мир, самому открываясь мыслям других, требует упражнения. Мне до сих пор случается спрашивать себя, кем бы я стал, если бы мой путь вовремя не пересекся с дорогой старика. Сколько лет я бы томился в клетке, и что за человеком я был бы сегодня.
Я никогда не забуду его разъяренного выражения лица, когда он схватил меня за воротник и гневно бросил мне в лицо:
— Нам понадобились века, чтобы не оказываться больше на кострах. Столетия, чтобы так называемые нормальные люди начали принимать нас. И все для того, чтобы такой мелкий придурок, как ты, явился и пустил все прахом!
Все это время царило хрупкое равновесие, разрушить которое ничего не стоило. Слишком часто любой пустяк может заронить искру в порох. Крохотный инцидент, который укрепит уверенность честнoго народа в том, о чем они не осмеливались заикнуться вслух. Я
Мы в ответе друг за друга: это был первый урок, который преподал мне старик. У общественного мира есть своя цена.
Меня беспокоит не столько абсолютная уверенность ребенка в своей старшей; скорее то, что я прочитал в этой женщине — Асме. Окружающий город ее пьянит. Она чересчур лишку себе позволяет. Она рассчитывает, что толпа ее скроет.
Среди следов, которые я различаю, есть один недавний. Это произошло ранним утром, в час, когда улицы почти безлюдны. Было еще темно. Она встретила на улице парочку, и зачаровала их приглушенной песней. На ноте, чересчур низкой, чтобы ее услыхали случайные прохожие. Она выбрала малолюдный переулок.
Потом, не прекращая петь, повела их к берегу Сены, под мост. Тени и уходящая ночь скрыли их от чужих глаз. Она приказала им оставить свои сумки на краю набережной, а затем нырнуть в воду. Пара скользнула в нее мягко, почти бесшумно. Асма продолжала тихо напевать, чтобы убедиться, что они утонули, не попытавшись выбраться. Затем она обыскала их сумки, вытащила ключи и кошельки, и бросила остальное в Сену.
С тех пор они живут в квартире той пары. Полиция до сих пор не обнаружила, что они пропали без вести. Знает ли девчушка цену своего комфорта?
Наима
Завтра, сказала она мне. Завтра мы немножко повеселимся.
Я умирала от нетерпения, сама не зная почему. Она ведь всего лишь пообещала научить меня новому трюку.
Мы спустились к берегу Сены и немного прошлись. Потом остановились на набережной, которая мне еще была незнакома. Везде по сторонам стояли высокие металлические вышки, скамейки, голые деревья.
Мы встали посреди набережной, Асма спросила меня, готова ли я, и тогда мы начали. Сначала мы немного подвигали плечами и бедрами, чтобы расслабиться. Потом перешли к танцевальным па. Было немного неловко танцевать под открытым небом, на виду у всех. Двое-трое прохожих остановились, чтобы посмотреть на нас, как на тех парней, которые устраивают на улице шоу с брейк-дансом. Мы начали кружиться, взялись за руки, я позволила себя вести. Я ощутила миг, когда мое тело втянулось в пульс. И взяло на себя управление. Это самая изумительная часть. Я чувствую такую легкость, словно могу оторваться от земли, забраться на карниз моста и там балансировать.
Асма учила меня дожидаться момента, когда я почувствую перемену. Внезапно пульс мира стал гораздо четче. Когда я поняла, что мой голос готов пробудиться, я дала ей знак. Мы запели.
Голос в моем животе набирал силу. На этот раз я это ясно почувствовала. Он позволил голосу Асмы увлечь себя. Я почти что видела, как они свиваются вместе.
Это был не тот голос, которым я разговариваю. Даже не тот, которым я обычно пою. Это было низкое гудение, но оно поднималось все выше. Что-то типа примитивного напева, который складывался скорее из звуков, чем из слов, и подчинялся четкому ритму, заданному нашей пляской. Он подпрыгивал точь-в-точь как мои подошвы на брусчатке. Он взлетал, чтобы спикировать обратно. Военная песня, как у древних племен. Которая уводила далеко-далеко в прошлое, как будто мое тело вспомнило то, чего само не знало, но получило в наследство от предков.