Имбирь и мускат
Шрифт:
Итак, Сарна и Карам продолжали путешествие: телами рядом, мыслями порознь. Сарна — под гнетом горестных воспоминаний, а Карам — с чувством неопределенности, которое порождала зияющая в его памяти дыра.
— Съешь манго, — предложил он, пытаясь вернуть установившийся перед бурей мир и покой. Однако фрукты, которые так безмятежно спели в ящиках, за считанные дни почернели и превратились в мерзкую кашу. Эту неприятность Сарна приняла за дурное предзнаменование.
2
В Найроби молодых встречали вовсе не радушно. Сарна была разочарована приемом. Где же пир и веселье, которого она ожидала? Разве они заслужили такое обращение? Переступив порог, Карам и Сарна очутились в суете повседневной жизни: никто не принарядился по случаю их приезда, дом не украсили, праздничной еды не наготовили, приветственных ритуалов (например, освящение парадной двери маслом) не исполнили. Никаких гостей не было, да и домашние не все собрались. Еще больше Сарну раздосадовано неожиданное прибавление в семье. Она-то думала, что будет первой невесткой, но ее опередили. В отсутствие Карама старший сын, Сукхи, женился, и его избранница Персини уже успела стать правой рукой хозяйки дома. Сарна почувствовала острый укол тоски по Индии. Она скучала по семье, по принадлежности к чему-то большему. Здесь она оказалась дополнительной деталью в механизме, который прекрасно работал и без нее.
Биджи почти сразу невзлюбила Сарну, Баоджи отнесся к снохе довольно благосклонно. Как и все мужчины, он поддался чарам ее красоты. Особенно ему нравилась крошечная щелка между передними зубами Сарны, которая весело улыбалась внутри ее улыбки. Она напоминала куда большую щербину его матери — сквозь нее (так рассказывали ему в детстве) он вместе с братьями и сестрами вышел на свет. Нежность Баоджи усилилась, когда он отведал Сарниной стряпни. Внушительный запас специй, привезенных из Индии, понадобился ей сначала для заваривания чая.
Баоджи отхлебнул Сарнин отвар, зажмурился и вздохнул. С закрытыми глазами он поднес чашку ко рту, промахнулся, и немного чая пролилось на бороду. Привыкшая к случайным выбросам изо рта, вроде чечевицы или капель куриного жира, она, по-видимому, осталась довольна. Ничуть не смутившись, Баоджи открыл глаза и отхлебнул еще.
— Лучший чай в моей жизни!
— Это уж точно, — проговорил Мандип, один из пяти братьев Карама, потягивая напиток и глазея на грудь Сарны.
— О, она прекрасно готовит! — Карам распрямил плечи. — Вы еще не пробовали ее рас малай — просто шедевр!
Мандип ничуть в этом не сомневался. Если Сарнин рас малай такой же молочно-белый, как ее кожа, и такой же пышный, как ее округлости, то это чертовски вкусный пудинг. Как же его строгий братец заполучил такую жену?
А Сарна тем временем наслаждалась своим первым успехом. Она с благодарностью жала руки за каждую похвалу. «Стоит мне завладеть кухней, — думала она, - и я завоюю их сердца».
Свекровь не поддавалась кулинарной магии — как, впрочем, и всякой другой. Биджи не могла взять в толк, что ей делать с невесткой. Внешность Сарны подсказывала, что Карам сделал правильный выбор, но Биджи не спешила с заключениями. Она всегда считала: «Встречают по одежке, а провожают по уму». Так вот, девушка, несомненно, была красавицей, хотя Биджи усмотрела в ней какую-то нехорошую примесь. Сначала ей привиделось что-то странное во взгляде Сарны: он был то невинный, то бесстрашный, то коварный. Да, в ее глазах определенно была сумасшедшинка. Чем больше Биджи в них смотрела, тем яснее понимай, что ей не по душе желание невестки произвести на семью хорошее впечатление. Конечно, это вполне могло быть причиной ее чудных выходок, однако Биджи решила повнимательнее приглядывать за Сарной.
Жизнь Сарны завертелась вокруг кухни, которая стала ее территорией по праву и необходимости. Днем она была местом, где проводились опыты по возбуждению вкусовых рецепторов. Ночью в этих стенах процветали соблазны иного рода. На тоненьком матрасе, который днем был засунут между дверью и полками с мукой и рисом, молодожены занимались быстрой, тихой, страстной и неуместной любовью. Потом они засыпали, тесно прижавшись друг к другу, как ложки в сервизе.
Семья Карама всегда хорошо питалась. Еда была их единственной роскошью — пусть готовили не очень вкусно, зато с избытком. Когда на кухне поселилась Сарна, их эпикурейский статус поднялся до уровня императоров. И какая это была империя! Сарна готовила по очереди с Персини. Та кормила домашних особой пенджабской едой, заслуживающей единственного определения: безвкусная. Когда стряпала Сарна, вся семья пировала и объедалась. Под действием ее творений, от вкуса которых развязывался язык, а от аромата — поднималось настроение, все забывали о заботах и весело болтали за столом. Спустя неделю они виновато принимали нехитрые блюда Персини и ели в смиренной тишине. Такой режим хорошо сказался на их пищеварении: послеобеденная дремота, нападавшая на них от вкусной стряпни, улетучивалась за неделю постной диеты.
Сарна хотела, чтобы ее блюда были яркими и разнообразными. Ей нравились пестрые одежды, украшения, искусственные цветы. Однако под строгим взором Биджи все яркое вылиняло. Неприятие красок было заметно в любой комнате, и тусклые цвета становились еще более зловещими из-за увлечения Сукхи охотой. Его трофеи покрывали пол и стены по всему дому.
Рога импал, газелей и оленей конгони торчали, подобно встревоженным вопросительным знакам, и беспокоили Сарну. Некоторые венчали головы: с противоположных стен гостиной антилопа куду и канна смотрели друг на друга в безропотном унынии. В одном углу помещался метровый слоновый бивень — Биджи говорила, что Сукхи продаст его за бешеные деньги, когда вернется с охоты в Тсаво. Над полом возвышалась грозная голова льва, а его шкура с раскинутыми лапами наводила страх своей противоестественной плоскостью. Коллекция привела Сарну в ужас. Меняющаяся экспозиция мертвых животных казалась ей беспрестанным танцем смерти. Она воображала, как однажды отдельные части звериных тел соберутся в огромное, чудовище и обрушат страшную месть на всю семью.
Неудивительно, что Сарне требовалось противоядие от этой мрачности. Она потакала своим прихотям, готовя пищу самых разных цветов. Пока мужчины были на работе или в школе, а Биджи уходила к подругам, Сарна днями напролет экспериментировала на кухне.
Рис, обыкновенно подаваемый без каких-либо приправ, в ее руках стал пестрой психоделической смесью. Каждый день он выглядел и пах по-разному. Сарна поджаривала сырую крупу в чистом масле, а потом варила, чтобы придать ей нежную золотистую пушистость. Она слегка приправляла ее горчичными семенами или карри, тамариндом подкрашивала в коричневый цвет, а лимонной цедрой — в желтый. Они ели душистый рис с кардамоном, гвоздикой и корицей, чуть сладковатый с горошком, ярко-оранжевый с шафраном или посыпанный орехами и изюмом.
Создавая кулинарные калейдоскопы, Сарна вновь и вновь возвращалась к затее о переустройстве воспоминаний. Всякий раз за готовкой она убеждалась, что почти любой аромат можно скрыть, а вкус изменить. Понемногу, с замиранием сердца она начала разрушать свою память, изобретая новые блюда. Так Сарна придумывала вкусы и истории. В бурлящем горшке кхуди она вываривала свою постыдную ошибку. Шипящим жиром умасливала горькую обиду на свекровь и Персини, закрываясь от них хрустящий корочкой безразличия. Под плотной вуалью пряных запахов утаивала тоску по родине. «Помни, все можно скрыть, но не Имбирь и Мускат, Любовь и Запах». Сарна вспоминала слова Бибиджи и улыбалась. Уже чувствуя себя мудрее матери, она думала: «Зато можно спрятать Имбирь внутри Муската, ведь аромат способен перебить многое».
Разумеется, она не знала, что наши обонятельные рецепторы непосредственно связаны с лимбической системой, самой древней и примитивной частью мозга, местоположением чувств и памяти. Сарна выбрала такой способ забыть прошлое случайно, повинуясь инстинктам. Ей хотелось создать вокруг себя душистую атмосферу, в которой она спряталась бы от прошлого и где Мускат смог бы пробудить лишь приятные воспоминания, а плохие вытеснить навсегда.
— Любопытно, — сказал Мандип за ужином вскоре после приезда Карама и Сарны, — если наш Карам так питался в Индии, то почему до сих пор не поправился? Почему он такой тощий?