Имена мертвых
Шрифт:
— Кроме сада и оранжереи я отвечаю еще за разведку, — начал он, — и должен доложить, какая обстановка сейчас у сьорэ Долорес Мендоса Пелайо. Адрес у нее прежний; жильцы в подъезде сменились, на площадке, кроме нее, — все новоселы. Около года с ней живет студенточка, ее соотечественница — они вместе платят за квартиру. Зовут студентку Ана-Мария Тойя — такая раскосенькая смуглянка индейской крови. Бежала к нам по политическим соображениям. Живут тихо, не ссорятся. Гости у них бывают редко.
«Не зря ему профессор платит за садоводство», — подумала Марсель.
— Код замка в подъезде сменился, и еще новинка — комитет жильцов сбросился на охранную видеосистему.
Марсель кивнула:
— Я поняла вас, Аник. Я наберу номер квартиры и появлюсь на экране, а уже потом Лолита и Ана-Мария решат, впустить меня или нет.
— Да, так и должно быть. Но вы вспомните, как вас встретила Долорес утром по телефону.
— А вы все слушали?
— Но я же отвечаю за разведку, — вздохнул Аник.
— Понятно… Конечно, она может отослать меня куда подальше…
— А лицом к лицу?
Марсель очень хотелось обнять Лолиту, но она чувствовала себя заранее виноватой за тот удар, который Лолите достанется. Она постаралась представить — вот стоит у порога Аурика, ее подружка, она отравилась два… нет, теперь уже пять лет, как отравилась, и просит впустить.
— Я думаю, испугается.
— Но вон не выставит? — спросил Клейн.
— Я попрошу, чтобы не выгоняла — я хочу объяснить ей…
— У Стины Ларсен, — всматриваясь в трассу, с легкой досадой цедил Аник, — было бы проще. Но есть у нас кое-что и для Долорес…
— Пропуск в ее дом, — Клейн протянул Марсель запечатанную в прозрачный пластик карточку.
Это было удостоверение агента иммиграционной полиции с фотографией Клейна, но на другое имя.
— Подделка, конечно, — продолжал Аник. — Пять лет тюрьмы и штраф сорок тысяч. Но действует безотказно. Все политэмигранты состоят на учете в «имми», а уклонение или отказ от содействия — это ой как плохо; они, получая вид на жительство, дают подписку — «обязуюсь оказывать содействие». И никуда не денешься. Должны впустить, будь я хоть черт с рогами.
— А телекамера? — вспомнила Марсель.
— Тут уже дело техники. Перед тем как дверь откроется, камера вращается, примерно как ходит маятник, — показал ладонью Клейн. — Но угол обзора меньше ста восьмидесяти градусов. Вы будете стоять в мертвой зоне, я покажу где. Я задержусь в дверях, чтобы фотоэлемент не сосчитал входящих, а вы проскочите, пока камера будет отвернута от вас. Так что по команде — быстро вперед. Команда — щелчок пальцами.
Уже совсем стемнело, когда «Конь» проехал мимо дома Долорес.
— Дома. Обе дома — окна горят, — пригнувшись, посмотрел Аник. — Я встану за углом. Марсель, подумайте еще раз — их может быть больше, чем две; вдруг, скажем, у них гости, а чтобы точно узнать, мне нужно время.
Аник темнил с умыслом — вдруг Марсель забоится идти, и можно будет уговорить ее вернуться; это камень с души, хотя бы до завтра. Он ведь точно знал, что дома только двое, и что это Долорес и Ана-Мария. Он еще на подходе к Мунхиту включил экран, и там время от времени пульсировали две графические развертки — голоса обеих. Компьютер «Коня» идентифицировал их как объекты 42 и 43. Как попал в квартиру Долорес чуткий электронный «клоп» — это, ей-богу, детали, которые не так уж важны.
Пожалуй, лишь сейчас Марсель начала понимать, сколько всего было сделано для нее — это,
Клейн и Марсель подошли к подъезду; Клейн как бы невзначай огляделся — лишние люди в поле зрения есть, но помешать не должны.
У подъезда Марсель встала к стене — в мертвую зону; Клейн набором кнопок вызвал квартиру Долорес. Телекамера нацелилась на него объективом. Доставая удостоверение, Клейн перевел тумблер на плоском миниатюрном устройстве, лежавшем у него в кармане, — у Аника на пульте сработал сигнал, и он запустил систему наводки помех. Вместо записи на пленке видеомонитора останется сплошная рябь.
— Да? что вам угодно? — раздалось из коробки на стене.
— Иммиграционная полиция, — Клейн дал осмотреть сначала себя, затем, не заслоняя объектива, поднес к нему документ. — Младший инспектор Лозовский. Сьорэ Мендоса, у меня к вам неотложное дело.
— Хорошо. Входите… — Замок открылся.
Марсель скользнула мимо Клейна, пока он замешкался в дверях.
Проскочили.
Дом Долорес был близнецом среди десятка муниципальных домов-скороспелок, выросших вокруг чахлого сквера с фонтаном на дрожжах послевоенного промышленного подъема, — темный, краснокирпичный, с мрачноватыми подъездами, где холодные серые лестницы обвивались вокруг закрытых железной сеткой лифтовых шахт; высокие узкие двери — прямоугольный выпуклый узор делал их похожими на шоколадки; ступени лестниц — бетонные, а площадки этажей — из мягких, уже немного вытертых крупчато-белых плит. Раньше здесь жили служащие и высококлассные рабочие локомотивного завода, потом дома перестали быть для них престижными, и понемногу Кирпичник — так звался квартал — заселили эмигранты из тех, что посостоятельней, но не настолько, чтобы снять особняк. Эмигрантский ил, по-немецки «гастарбайтеры», оседал где-то гораздо ниже, в Бетонниках и Старых Казармах, а сюда стекались те, кто имел основания рассчитывать на лучшее, нежели место у конвейера или совок с метлой. Отсюда они растекались, судя по участи, — кто в Бетонники, кто в «Азию», кто в респектабельный «Париж». Лолита осталась здесь — со своими «латинос», с запахом перца, с общей памятью о горячем солнце, разноцветных праздниках и смертельно черных ночах.
Лифт остановился. Они вышли; Клейн стал перед зрачком дверного глаза, чтобы Лолита видела — пришел тот, кого ждут.
«Клак, ш-шик, чак» — сработали дверные затворы; дверь у Лолиты двойная, на всякий случай.
Долорес открыла; Клейн отодвинулся, уступая место.
И на пороге оказалась Марсель.
Долорес была в халате поверх свитера — и топят неплохо, а ей все зябко; волосы забраны назад.
Лицо ее — мягкое, плавное, милое — дернулось от страха, посерело в секунду; она сжала халат на груди, отшатнулась.
Перед ней стояла Марсель. Как живая. Не улыбаясь. С робкой надеждой в глазах. Она быстро сказала:
— Лолита, это я, здравствуй. Я тебе звонила…
Сзади маячил борцовского сложения коротыш — тот, что назвался младшим инспектором Лозовским; Долорес его почти не заметила.
Пятясь, отыскивая опору, она вскрикнула — вырвался ужас, зажатый в горле.
Ана-Мария слышала — пришли к Лоле из «имми». Не вовремя как-то пришли, «имми» обычно являются до ужина; там — чтобы зря не говорить плохого — деликатные люди работают. К Лоле редко ходили, и ходил всегда один и тот же, кто принял ее под наблюдение. Этот, что пришел, — другой.