Именем народа Д.В.Р.
Шрифт:
— Разве что капельку, за компанию…
— А лучше за близкое знакомство, — нагнулся к ней Костя, нагло улыбаясь. Куда и делась недавняя оторопь от знакомства с молодой хозяйкой!
Шурочка потупила глаза, взяла рюмочку за ножку двумя пальчиками, поднеся к губам, сморщилась, но храбро, закрыв глаза, выпила. И закашлялась!
— Ничо, перва колом, зато втора — соколом! — Костя легенько похлопал ее по спине, больше гладя.
Бориска, видя Костину заботу, скривился в ухмылке, но Ленков так зыркнул на него глазами, что Багров уткнулся в миску и заработал ложкой, как заведенный. Умел три объемных черпака борща, заел его миской тушеного мяса, не забывая поднимать с Костей стопки, потом выцедил большую фаянсовую кружку чая вприкуску. Отрыгивая, вылез из-за стола, пьяно буркнув, что пошел спать.
А Костя себе и Шурочке еще по рюмочке наливает…
Долго они засиделись. Бориска думал, что уснет сразу, но сон не шел. Любопытство одолевало, прислушивался. А Костя чего-то там буркотил хозяйке, она отвечала почти беззвучным смешком, потом покатилась по полу миска, а Шурочка злым шепотом заявила:
— Фу, от тебя воняет, ты сначала в баню сходи, а потом ко мне лезь!
Бориска услышал, как, вбивая в половицы ноги, Костя кинулся в сени. Его долго не было, дважды через дверную занавесь в комнату, крадучи, заглядывала хозяйка, удостоверяясь, спит ли он, Бориска. Он уже падал в черную яму, когда бухнула дверь, и послышался голос Кости:
— Как наказывала, любушка… Чево ж ты мне «С легким паром!» не говоришь?!
Шурочка тихонько прыснула, чтобы тут же задохнуться в объятьях молодого и привлекательного кавалера, сгорающего от страсти… Но больше Бориска ничего не услыхал — сон свое взял.
Он не проснулся и тогда, когда обезумевшая от мужской силы Шурочка взвыла по-звериному, вцепившись своими коготками в мускулистые плечи Кости…
В дальнейшем они Бориски особо не стеснялись. Он сам уходил ночевать в теплую баню, где, шаря у себя в штанах, цепенел, представляя белое роскошное тело молодой хозяйки, которое сейчас тискает и мнет Костя.
Утром жадно выискивал на лице, шее, оголенных до локтей руках Шурочки следы очередной бурной ночи, но, кроме накусанных ярких губ молодицы, ничего не мог узреть. Глядя на его томления, Ленков смеялся и перемигивался с Шурочкой.
Поздним вечером четвертого января, когда Бориска отчаевничал и, захватив подушку, отправился на ночевку в баньку, появился озабоченный Харбинец. Столкнулись на крыльце.
— Где Костя? — не здороваясь, спросил Харбинец у Бориски.
— Вона, в избе, милуется! — зло ответил Багров, перехватывая подушку.
— Па-а-нятно! — ухмыльнулся Харбинец. — Однако придется потревожить твово атамана! А то останется без войска!
— Ты чо это, чо? — обеспокоился Бориска.
— Чо-чо, хрен тебе через плечо! — огрызнулся Харбинец и шагнул в сени. Бориска поспешил следом, кинув подушку на кадку с квашеной капустой.
— Здорово, Костя, — буркнул с порога незваный гость. — Разговор есть.
— Присаживайтесь к столу, не знаю, как вас звать-величать! — пропела, скрывая смущение, Шурочка. — Чаю с пирогами отведайте…
— Ты, это, пойди ребенка попроведуй, — поспешил отослать хозяйку в дальнюю комнату Ленков, видя, что Харбинец посмотрел на нее изподлобья, к столу не шагнув.
Шурочка оскорбленно удалилась, нарочито покачивая стройными бедрами.
— В избе не будем, — сказал Харбинец. — Пойдем, поговорим на улицу.
— Чо мерзнуть-то? — лениво протянул Ленков.
— Щас вспотеешь! — зло бросил Харбинец. — Пошли!
Ленков накинул полушубок, жестом приказал Бориске остаться. Вдвоем с Харбинцем они направились в баньку, там сели рядом на узкую лавочку у теплой печи.
— Ну, давай, выкладывай свои страсти, — насмешливо бросил Ленков, еще не отойдя от предвкушения того, что у них с Шурочкой следовало после вечернего застольного разговорчика.
— Ты, паря, не веселись, а задумайся. Тебе така фамилия — Калашников ничево не навевает?.. По Маньчжурии, к примеру?
— Калашников, Калашников… Ха! Как же! Калач! Тот еще прохиндей! Сколь крови, гад, выпил, мать его! — Ленков смачно выругался, нашарил в кармане коробку папирос, чиркнул спичкой, жадно затягиваясь. — А ты это к чему его вспомнил? Ну, чего надыбал?
— В Читу он приперся, нас нашаривает! А тут о нем многие наслышаны. Авторитет среди братии имеет по всему Дальнему Востоку! У спиртовозов маньчжурских он завсегда был в почете…
— Чо ты мне его нахваливаешь! Аблокат выискался! — Костя яростно зачесал в затылке. — Сведенья, что в Чите он, от кого? Верняк?
— Старого приятеля я встретил. Говорил тебе — Хряка. Вместе парились во владивостокской тюрьме. Мужик надежный. Тоже по контрабанде в Приморье ударял. Так вот, он седня Калача в городе узрел. А как мне сказал про это, так я сразу среди люда понюхал. Так и есть!
— Эта падла нам вечно дорогу перебегала, самый дешевый спирт у китаез гуртом скупал, сука, из-под носа уводил! Неспроста нагрянул, гад! — Ленков яростно ткнул окурком в лавку, рассыпая искры.
— Знамо дело. Подгребет под себя людишек… Представляется мне, Костя, што есть у него намеренье снова тебе дорожку перебежать! Идет базар, што Калач слух распускает, мол, не стало фарту у Ленкова…
— Убью суконца!
— Не распаляйся ты! Слухай! Што последний месяц стрижете тока торговцев по мелочи — факт. Вот по осени погуляли — куды с добром ноне-то!.. А как Калач провернет такое дельце, да ишшо у тебя под носом, што тебе, Костя, как атаману, и ловить будет неча? Он, сам знать, мастак на такое. А людишки фартовых любят…
— А чо это ты так за меня радеешь, а, дядя? — подозрительно поглядел на Харбинца Ленков, затягиваясь новой папиросой.
— А мне тожа ни к чаму такой орелик! И по Маньчжурии с Приморьем у меня с Калачом свои счеты! — зло рубанул рукой Харбинец.
— Ага! Значит-ца, будем думку думать, — сказал Костя, открывая печную дверцу и бросая на мерцающие угли потухший папиросный окурок. — Надо Бориске сказать, штоб сначала угли выгреб, а потом спать заваливался, а то, неровен час, угорит.